Мы продолжаем рассказывать истории из молдавского ЛГБТ+ сообщества. Наш новый герой – ЛГБТ+ активист Максим Куклев. Максим рассказал о гендерной идентичности, о том как реагируют на его макияж и, почему принятие важнее толерантности.
– Расскажи о своём детстве, откуда ты родом, с кем из родителей был ближе?
Я люблю говорить, что детство у меня было счастливое. Не могу сказать, что меня не любили родители или кто-то из них обделил меня любовью. Родился я в Кишинёве, в русскоязычной семье. Мама украинка, но родилась тут. Папа – ребёнок, скажем так, советской интеллигенции. Бабушка и дедушка по папе работали в «Вечернем Кишинёве» и их жизнь отличалась от жизни родителей мамы. Дедушка по маме был работником на железной дороге, а бабушка работала на счётмаше. Когда я родился, дедушки по папе уже не было, а бабушка жила с нами и меня очень любила, как и дедушка по маме, у него я часто гостил.
– Как ты себя определяешь?
Со временем для меня вопрос сексуальной ориентации как-то отпал. Я ограничиваюсь пониманием того, что я не гетеросексуальный человек. Технически я могу испытывать чувства к любому человеку. В моём повседневном окружении мне не нужно представляться каким-то конкретным термином. Раньше я определял себя как бисексуальный человек и очень долго «шёл за ручку» с этим термином. Потом мне надоело каждый раз определять себя. Мне достаточно обронить в разговоре, что я могу встречаться и с парнем. Гендерная идентичность была для меня важнее, потому что, наверное, эта тема больше «болела». Я долго приходил к тому, что не вписываюсь в общепринятые рамки мужчины или женщины. Поэтому мне легче называть себя небинарным человеком.
– В каком возрасте ты стал задумываться об этом?
Я думаю, большинство ЛГБТ+ людей начинают себя дискомфортно чувствовать, понимать, что они другие. Как я сказал, для меня главной темой оказалась гендерная идентичность, а не ориентация. Мне было не понятно, почему от меня ожидают определённого поведения только потому, что у меня определённый набор гениталий. В детстве было много мелких моментов, когда мне было не комфортно от ожиданий окружающих. Например, когда мне было пять, мне нравилось играть и с куклами, то есть, с теми игрушками, которые любят приписывать исключительно девочкам.
Было ещё такое, что папа ожидал, что мне будет нравиться футбол, и я ходил с ним играть в него, чтобы ему было приятно, хоть я к игре был равнодушен.
Я помню момент, когда в одну из таких игрменя сфотографировали с мячом в волевой позиции. Я потом смотрел на ту фотографию, и мне было противно. То был не я, это не то, что мне нравится. Хотя я очень сильно пытался показать, что это оно.
Вообще, не сказать, конечно, что занятия или игрушки как-то определяют гендерную идентичность, но тогда от этих ожиданий и всяческих гендерных окрашиваний в окружении я чётко ощущал свою какую-то инаковость.
– Сколько тебе было лет, когда ты выразил своё внутреннее ощущение?
Необычность не всегда выражается через одежду или внешние признаки, но в моём случае мне было важно как-то поменять свой внешний вид. Я сделал это после того, как выпустился из школы, годам к 20, наверное.
А что касалось интересов и хобби, выражения свои чувства к близким, я сколько себя помню предпочитал игнорировать, что это или то не «по-мужски» с презрительной ноткой, и не отказываться от чего-либо лишь поэтому.
– Когда ты вышел первый раз с макияжем на улицу, какая была реакция у людей?
Из-за чувства потенциальной небезопасности, сжимаешься немного и поле зрения тоже сужается до минимального пространства вокруг тебя. Стараешься не смотреть на людей вокруг, чтобы их как-то не спровоцировать. Я вижу часто, что люди либо оборачиваются, либо задерживают на мне взгляд. Как правило, ко мне никто не подходит.
Мне как-то довелось попасть на человека в троллейбусе, который вернулся с заработка из Европы, и мне просто «посчастливилось» оказаться рядом с цветными тенями для век, когда он рассуждал о том, что Европа «загнивает» из-за ЛГБТ-людей. Он когда увидел меня, набросился со словами: «Как это объяснять своим детям?», ну и продолжал с оскорблениями, но я уже просто быстренько выскочил на своей остановке.
Как-то раз женщина, которая просила милостыню в транспорте, увидев меня, перейдя просто на какой-то рёв, восклицала, как мне, «мужчине», не стыдно так ходить. В этот раз уйти так просто не удалось, она вышла со мной и какое-то время ещё шла и кричала что-то несвязное сзади.
Честно, не знаю, как реагировать в таких случаях, с одной стороны, что-либо отвечать таким людям может провоцировать их уже на махание кулаками, с другой стороны — обидно ощущать смесь испуга и бессилия как-то это пресечь. Думаю, многие, которых воспринимают как девушек, и к которым пристают незнакомые в общественных местах и на улицах чувствуют себя так же.
Кстати, сейчас я ехал в такси с цветными стрелками, и меня водитель спросил: «А вы это для проекта или у вас стиль жизни такой?». Я говорю: «Наверное, стиль жизни, получается», на что он задумчиво протянул: «Ааа…».
– Ты выходишь из дома без макияжа?
Да. Я исхожу из того, как я чувствую себя в данный момент. Если хочется, тогда я что-нибудь рисую на лице.
– Как родители относятся сейчас к твоему внешнему виду и твоей жизненной позиции?
Сейчас уже намного спокойнее. В начале, когда я только начинал выглядеть так, как мне хотелось, конечно, они пугались и были вопросы. Думали, что я делаю с собой что-то, что станет точкой невозврата и мне потом, определённо, станет хуже. Мы вступали в споры и в нормальные разговоры. Всё пришло к тому, что они просто оставили меня в покое.
Мама, как ни странно, была жёстче в своей позиции. «Ты всем это показываешь! Зачем? Ты как ненормальный», — бывало говорила мама. Могла сказать и что-нибудь сильно неприятное, но потом, в ходе разговоров, она объясняла, что она больше переживает за то, чтобы на меня не напали.
Папа переживал, что ему в лифте дома могут задать вопрос: «Почему Максим ходит накрашенный?» Мы с ним это обговорили отдельно, и он перестал об этом беспокоиться, по крайней мере гласно.
– Спрашивают ли тебя родители о семье и говорят ли с тобой о детях?
Сейчас как-то нет. Я тоже отметил момент, что такие вопросы перестали всплывать. В начале, когда я маме рассказал, что могу испытывать чувства не только к девочкам, она спросила: «Как это может быть? То есть, у тебя может быть семья с парнем? А дети как тогда?» Я сказал, что это не тупик в наших реалиях и всегда можно усыновить/удочерить ребёнка. Мы с ней проходили через барьер: это же не твоя кровиночка, как можно полюбить чужого ребёнка или вдруг гены алкоголика будут.
– Можешь ли ты вспомнить негативные реакции, когда ты чувствовал себя максимально некомфортно?
Наверное, это было в Университете. У меня было два агрессивно настроенных одногруппника, которые не вступали со мной постоянно в открытую конфронтацию, но, если вдруг я был неудобен в какой-то ситуации – моя инаковость становилась для них главной проблемой.
Было, что мы что-то мы обсуждали в группе и один из этих двух одногруппников из-за того, что я высказал позицию диаметрально противоположную ему, начал на меня набрасываться и говорить, что я больной, психически нездоровый и, что я могу знать. Был ещё случай. Мы уже получили дипломы и вышли выпить куда-то. Другой одногруппник, из тех двух, сильно набрался. Мы играли в какие-то настольные игры, и он начал хватать какую-то девочку за руки, потому что он проигрывал. Я сделал ему замечание, и он стал хватать за руки меня. Он уже был невменяемый, но я его успокоил. Потом услышал, как он соседнему человеку жалуется: «Вот, пидарас, останавливает меня, трогать его нельзя и, вообще ничего нельзя, и вообще он какой-то не такой».
– Много ли в твоём окружении представителей ЛГБТ+ комьюнити и какой процент из них открыто говорит об этом?
Как-то жизнь свела меня с людьми, которые, по крайней мере в своём окружении, открыты. Я знаю людей, которые открыто об этом говорят со СМИ. Но у меня нет никого из ближнего круга, кто ЛГБТ+ и о которых, хотя бы их родные и друзья, не знают. Если они с кем-то знакомятся, они это не скрывают.
– Обязательно ли высказывать свою позицию, если ты представитель ЛГБТ+ сообщества?
Я не думаю, что каждому ЛГБТ+ человеку нужно быть активистом. Но при этом также считаю, что в некоторых ситуациях отмалчиваться просто нельзя. Активизм — это больше про внутреннюю потребность, желание. Для меня это важно по определённым причинам. Мне иногда кажется, что если не я, то кто? Тебе хочется, чтобы что-то менялось, но ты не видишь, чтобы это происходило вокруг.
– Что должно или может поменяться в Молдове с твоей помощью при идеальных обстоятельствах?
Это сложный вопрос. В Молдове многоуровневая проблема, люди здесь обижены на всех, проживая годы фрустрации. В итоге, в Молдове ЛГБТ+ люди – “любимый” козёл отпущения. И политики часто манипулировали этим. Люди очень долго хавали, чем их кормят, и только сейчас начали просыпаться, понимать, что что-то тут не так. Но на бытовом уровне все также срываются на ЛГБТ+ людей.
Нас чураются, потому, что не знают. У них видение, что у ЛГБТ+ людей пять глаз, шесть рук, семь ног, ещё два хвоста и рога. Это не только у нас в стране, а в культуре, которая распространена на постсоветском пространстве. Тема секса вообще очень табуирована, поэтому никто не говорит ни о сексе, ни о безопасности, ни о том, какое разнообразие людей может быть, всё сводится банально к предпочтениям в сексе и сексуальности.
А что касается толерантности к ЛГБТ+ людям, у меня на этот счёт своё мнение. Толерантность переводится как — «терпение». Мне, как активисту, хочется добиться не терпения, а принятия, хочется чувствовать себя в своей тарелке. Мне кажется, что это дальше, чем просто толерантность. Потому что терпеть ты можешь кого и что угодно, а в мыслях при этом ты всё ещё можешь ненавидеть.
– Есть рекомендация родителям, как принять своего ребёнка?
Они либо хотят принять ребёнка, и в своём темпе движутся к этому, либо не хотят, и всё пытаются «продавить» ребёнка.
Скорее у меня был совет для детей, которые ждут, что их примут родители. Нужно запастись терпением и временем, потому что родители не были воспитаны в среде, где такое было допустимо и возможно. Для них это полный сдвиг парадигмы. Они переживают утрату своего удобного места. Поэтому нужно это немножко понимать. Будет утрата, будет смирение и только потом, через года, мы придём к гармоничному сосуществованию.
Подготовила: Валерия Петровская
Напоминаем, что мы ищем героев, которые готовы рассказать свои истории открыто или на условиях анонимности.
Чьи истории мы хотим услышать:
- ЛГБТК+ подростков;
- Родителей ЛГБТК+ детей и/ или тех, кто готов высказать своё мнение на эту тему;
- ЛГБТК+ взрослых, которые готовы рассказать о своём подростковом опыте.
Если вы заинтересованы и хотите принять участие в дискуссии, поделиться личным опытом или высказать своё мнение по этому вопросу, мы составили анонимный опрос, где вы можете указать как с вами связаться. Или же, напишите нам на почту: [email protected]
ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ
МАТЕРИАЛЫ СОЗДАНЫ В РАМКАХ ПРОЕКТА ERIM КОНСОЛИДАЦИЯ НЕЗАВИСИМОЙ ПРЕССЫ И МЕДИАОБРАЗОВАНИЕ В МОЛДОВЕ ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ БЮРО ПО ВОПРОСАМ ДЕМОКРАТИИ, ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ТРУДА ГОСДЕПАРТАМЕНТА США. МНЕНИЯ, ВЫРАЖЕННЫЕ В СТАТЬЕ ПРИНАДЛЕЖАТ ИХ АВТОРАМ И НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОТРАЖАЮТ ТОЧКУ ЗРЕНИЯ ERIM.
