Актёр Борис Кремене: “Я говорю на семи языках и, надеюсь, что однажды смогу стать полезен нашей маленькой стране”
БОРИС КРЕМЕНЕ: “МЫ ВСТУПАЕМ ВО ВРЕМЕНА ИЗОЛЯЦИЙ И НОВЫХ ЗАПРЕТОВ”
Шел второй год пандемии. Нашей новой чумы, словно той, что некогда поразила Флорентийскую республику на страницах всем известной книги. Мы все теперь — немного Флоренция. Мы потерялись в эпохах, забываем о театрах и кино. У нас снова — гвельфы и гибеллины, а после них — белые и черные гвельфы. И в этой мешанине, этом сюрреалистичном лабиринте времен вечным остается только искусство. Единственное убежище в миражности мира.
Пока театры остаются закрытыми, а кинотеатры так и не открывались, мы решили поговорить Борисом Кремене — человеком с огромным опытом и в театре, и в кино. Он посетил около сорока стран, работал на пяти контентах, но при этом не забывал о доме. О чем расскажет он нам в эти зачумленные дни?
— Как вы решили связать жизнь с профессией актера и что она вам дала?
— Очень многие вещи на самом деле выбирают нас сами, и актерство — это больше стиль жизни, нежели профессия. Думаю, оно пришло ко мне еще в детстве, причем сначала я сопротивлялся, изучал инженерию, но в конце концов актер во мне победил. Сейчас не могу сказать, что очень уж часто занимаюсь этой профессией, ведь мы живем в эпоху изоляций, а актерство — та работа, которая нуждается в большей степени свободы. Мы живем во времена новых запретов, поэтому пока я положил актерство в себе “в морозильник”, до лучших времен. Но я благодарен ему за то, что оно дало мне так много: и уверенность в себе, и свободу публичных выступлений, и силу воображения, — все это я до сих пор использую в различных профессиях, которыми мне выпадает заниматься.
— Главный секрет профессии актера, на ваш взгляд.
— Каждый актер — повар исключительно своей кухни, и у него — собственный запас продуктов. На самом деле никакого общего секрета не существует, все очень индивидуально. Секрет в том, чтобы находить в себе энергию и харизму, а потом — раскрывать их.
— Я слышал мнение, что в Молдове наибольший интерес к театру был в девяностые, а сейчас он спал. Вы согласны с этим? И как думаете, почему это произошло?
— Девяностые годы ворвались к нам с неистовой жаждой восстановить все, что было раньше под запретом. Артисты искали свой путь и свою идентичность. Это происходило в музыке (Trigon), театре (Театр им. Э.Ионеско и “Teatrul de buzunar”), в хореографии (Vica Bucun). XXI столетие пришло уже с новыми ценностями, причем более потребительскими ценностями. XXI век стал веком маркетинга, с его требованием покупать и продавать по выгодной цене. И вот мы живем в состоянии уравниловки. Все предопределяет тренд. Демократия — это хорошо, но у нее есть большой минус, а именно отсутствие критерия ценности, ведь каждый сражается за свое место на рынке.
— Самые яркие, на ваш взгляд, события в новейшей истории театра Молдовы.
— Лично для меня в Молдове есть два имени, которые уже сформировали собственную идентичность. Это Слава Самбриш и Луминица Цыку. Есть две театральные труппы, которые сейчас переживают маленький реннесанс и в которых я хотел бы найти свое место, если бы вернулся домой. Это труппы театра “Лучафэрул” и театра им. А.Матеевича. Остальные театры идут по дороге смерти, будучи управляемыми в семейных интересах. В искусстве всегда должна быть свежая кровь, иначе есть риск хронических заболеваний, иногда — смертельных. Людей нужно менять.
— Будущее театра — это кино?
— Как я говорил уже раньше, мы вступаем во времена изоляций и новых запретов. Конечно, кино могло бы стать альтернативой, но в основе своей ничего не заменит театр, ведь ничто не превосходит живое искусство. Поэтому театрам сегодня следует переосмыслить форму существования, спектаклям нужно стать очень близкими для небольшого числа зрителей.
— Вы принимали участие в съемках британского сериала «Murphy’s Law», ирландского «Pure Mule». Расскажите, пожалуйста, об этом опыте.
— Да, это было счастьем, работать в названных проектах и попытаться постичь другие формы профессии. В «Murphy’s Law» я играл врача-эмигранта из Северной Македонии, который бежал из страны со своей дочерью, пытаясь спастись в Англии. Ситуация очень близкая моей. Мне посчастливилось оказаться в одном кадре с Джеймсом Несбиттом, без преувеличения великим британским актером, который с утра до вечера просил меня рассказать о нашей актерской школе и образе мышления в процессе игры. Уважение и забота об актере — та составляющая, которая вдохновляет и помогает раскрыться на съемочной площадке. Конечно, не будем забывать и о такой важной для актера мотивации, как гонорар.
— Творческие люди из Молдовы обречены на эмиграцию? Чем наша почва так для них неблагоприятна?
— Молдова — это не страна, и у нее нет ни культурной, ни художественной идентичности. Конечно, я говорю сейчас о театре, но и в других сферах тоже есть подобные пробелы. Например, идентичность итальянцев в театре уходит к Комедия дель арте, немцев — в брехтианский театр, русских — к фигурам Михаила Чехова и Константина Станиславского, французов — к Мольеру. У нас же есть индивидуальные успехи, но, в основном, в области музыки, потому что это общеевропейский язык. В остальном же за 30 лет независимости мы не смогли найти идентичности слова и осмысленного текста. У нас на сцене или в кадре говорят или чёрт-те как, по сравнению с Бухарестом, или как в Гиздите… (село в Дрокиевском районе — прим.ред). Недавно я видел одну короткометражку, снятую в Молдову, и все было хорошо до тех пор, пока актеры не открыли рот… И, чтобы ответить на вопрос, скажу, что людям, которые хотят сделать настоящую карьеру, следует уехать в страны со сформировавшей идентичностью и попытаться интегрироваться в них. И еще… такой вопрос “на подумать”: смог бы Антонио Бандерас стать настолько известным и успешным, если бы испанский не был вторым по распространенности языком земного шара?
— Вы работали на пяти континентах, жили в Бразилии, основывали театральные школы в Китае. Каков был опыт взаимодействия с иными культурами и континентами? Какая страна оказалась ближе и почему?
— Без сомнения, как сыр в масле, я чувствовал себя в Китае. Возможно, именно поэтому я оттуда уехал. У меня есть непреложная потребность выходить из зоны комфорта и находить новые вызовы и ловушки. Каждая страна научила меня чему-то важному: например, уважать оппонента, толерантности, способности слушать и понимать, и, что важнее всего, знакомиться с многообразием культурных идентичностей. Я жил и работал в шести странах, а посетил — около сорока. Ни одна из них при этом не манила меня так, как та, в которой я родился, и ни одна другая культура не стала настолько же близкой, как румынская. Но я был открыт тому, чтобы узнавать, учиться, постигать вещи изнутри, и благодаря этому чувствовал себя хорошо везде, где ступала моя нога.
— Человек XXI века – это гражданин мира?
— В отношении идентичностей не существует никаких граждан мира, ведь мы рождаемся в определенном месте и носим в себе его язык и культуру. Но в отношении человеческой свободы… конечно, XXI век принадлежит всем и каждому из нас. Мы обязаны не только потреблять свободу, но и вносить свой вклад в ее создание, и, возможно, в ее бремя.
— Сейчас вы живете в Лиссабоне и занимаетесь IT. Каково это было переходить от искусства к IT?
— Я живу в Лиссабоне уже примерно два года. Проект, над которым я работаю, связан с кино. Я ответственен за онлайн-контент одного из самых популярных приложений в мире. Контракт не позволяет мне напрямую называть имя работодателя, но думаю, вы догадаетесь, о каком приложении идет речь… Я управляю всем видео-контентом, который поступает на итальянский и российский рынки, а также отвечаю за работу 30 аналитиков. То, чем я занимаюсь, не так уж далеко от моей мечты, но учитывая всеобщую ситуацию, иметь сегодня работу — это уже большая удача. Я человек гибкий по отношениям к изменениям.
— Бурное развитие современных технологий внушает вам оптимизм или пессимизм? Почему?
— Думаю, одно из преимуществ пандемии в том, что нам, наконец, удалось оптимизировать технологии, которые уже давно вошли в наши жизни. Самое важное — ответственность в отношениях с искусственным интеллектом. Нельзя позволять ему контролировать наши жизни. Честно скажу, больше всего я боюсь программ, которые сочиняют музыку и пишут стихи. Моя самая большая фобия в том, чтобы не стать потребителем этих продуктов. Я верю в креативность и человеческие ошибки, а совершенство технологий меня пугает.
— Ваше самое сильное впечатление о Лиссабоне.
— Мне нравится называть себя великим наблюдателем за цивилизацией, и каждый город, который я посещаю, отпечатывается во мне точным деталями. Они остаются внутри навсегда. Так, Дублин запечатлен во мне множеством объявлений на заборах и столбах о пропавших людях, Пекин — чувством общественного сотрудничества, Нью-Йорк — равнодушием. Лиссабон остается во мне городом со множеством слепых людей на улицах и очень узкими тротуарами. И, без сомнения, меня впечатлило приветливое и толерантное отношение местных ко всем иностранцам.
— И все-таки, живя за границей, вы поддерживаете связь с Молдовой. Например, в прошлом году вели аукцион молдавских художников, в позапрошлом – экскурсии на Фабрику искусств. Почему вас все равно влечет назад?
— Моя постоянная мечта — вернуться домой. Часть моего сердца и ума постоянно там, и с годами это чувство все больше усиливается. Иногда мне хочется бросить все, уехать в родную деревню, найти место в школе и начать воспитывать новое поколение с опорой на идентичность и проницательность. Без подобного поколения у нас нет шанса даже стать просто точкой на карте мира. За тридцать лет работы за границей я обрел большой опыт. Я говорю на семи языках и, надеюсь, что однажды смогу стать полезен для нашей маленькой страны.
— У греческого поэта Константиноса Кавафиса в его стихотворении «Итака» есть слова: «Отправляясь на Итаку, молись, чтобы путь был длинным» (Σα βγεις στον πηγαιμό για την Ιθάκη, να εύχεσαι να ‘ναι μακρύς ο δρόμος). Что вы думаете по их поводу? И если вас можно сравнить с Одисеем, какова была бы финальная точка пути?
— Очень глубокая цитата. Хотел бы и я, чтобы мой путь был разумно длинным. И пусть моей итакой были бы места, где я однажды упал, но потом снова поднялся и пошел дальше. Если бы я был Одиссеем, я бы искал золотых овец дома, доил бы их и делал лучшую брынзу, стриг бы и ткал самые красивые ковры, которые мог был поставить перед лицом человеческого достоинства.
Подготовил: Игорь Корнилов