Воскресный рассказ: Владимир Лорченков «Гляди в оба».

Новое произведение Владимира Лорченкова в рубрике «Воскресный рассказ».

Книга для kindle — cборник, состоящий из 38 рассказов Владимира Лорченкова, на Amazon.com

Из рецензии Амазона: "Сборник лучших рассказов самого яркого представителя русской прозы из поколения, пришедшего на смену Пелевину, Лимонову и Сорокину. Наследник всей мировой литературы, он становится в ряд, начатый Джойсом, и законченный Хеллером. «Автопортрет художника» Лорченкова - книга писателя на пике формы. Тридцать восемь рассказов — от «Детства» до «Зрелости», - проводят читателя по лабиринту жизни мастера. Куда? Может быть, к тупику, откуда художник, обернувшись, взглянет на нас пьяными и наглыми глазами Рембрандта. Того самого, чья Саския еще жива, а дом не продан за долги. Того, кто познал свою силу, но чьи лучшие картины, - хотя казалось бы, куда уж лучше, - еще не написаны."

Внимание!
Детям до 18 читать не рекомендуется.
Редакция не всегда разделяет мнение автора и не несет ответственности за содержание.
Все совпадения случайны.

Гляди в оба

-        Мы убили человека мы убили человека мы... - говорит он.

-        Заткнись, - говорю я.

-        Мы убили человека мы убили человекамыубиличеловека, - говорит он.

-        Заткнись, - говорю я.

-        МЫ УБИЛИ ЧЕЛОВЕКА, - говорит он.

-        Я же говорил ГЛЯДИ В ОБА!!! - говорит он.

Смотрит на меня пустыми глазами и говорит еще:

-        ТЫ убил человека, - говорит он.

-        Вот еще, - говорю я.

-        Слышь, ты, хуй, - говорит он.

-        Ты убил человека, - говорит он.

-        Я тебя умоляю, - говорю я.

-        Это ТЫ убил человека, - говорю я.

-        Потому что, пока я в этой машине сраной, - говорю я.

-        Это считай ТЫ за ее рулем, - говорю я.

-        Ну и что мы будем делать? - говорит он мне.

После этого мы с моим инструктором по вождению еще немножечко молчим. Так хочется верить в чудо! Так хочется верить, что сейчас в свете фар появится силуэт старушки, которая — как полагается после шока, - отряхнется и пойдет дальше, как ни в чем  не бывало. Но в свете фар только пылинки. И кромешная тьма за светом. А все он.

-        А все блядь ты! - говорю я.

-        Надо было, все-таки, хоть раз провести урок не в пять часов утра, - говорю я.

-        И не в десять вечера, - говорю я.

-        Жадничал, блядь, придурок, - говорю я.

-        Выкраивал еще пару занятий, - говорю я.

-        ТЫУБИЛЧЕЛОВЕКА, - говорит он.

Тут мы снова немного спорим: он доказывает мне, что с такими необучаемыми, стопроцентными кретинами с ПОЛНЫМ отсутствием чувства дистанции,  - очень приятно, это я, -  занятия если и проводить, то только, когда на дорогах пусто.

-        Вот тебе и пусто! - говорю я.

Только такой тупой, необучаемый, совершенно неспособный к вождению кретин, - очень приятно, это все еще я, - мог, продолжает он, сбить старуху, которую заметил метров за сто, да еще и ехал на небольшой скорости. Тут мне крыть нечем. С самого начала занятий, - а на права я пытался сдать почти двадцать раз, став достопримечательностью местного ГАИ, - у меня не заладилось. Вижу, что впереди кто-то есть, а сам словно в оцепенение впадаю. Уж они и просили меня, и умоляли.

А я все равно записался на очередной курс, и пошел третий год моего обучения.

Которое, вот, прервалось.

Он ведь и поседеть уже — говорит инструктор - успел за эти два года. Нечего было свистеть про то, что необучаемых нет, говорю я. С другой стороны, - говорит инструктор, - лучше сбить старуху, которой приспичило вывести своего мопса поссать в пять утра, чем попасть в аварию с автомобилем.  Тут мы впервые приходим к общему знаменателю. После чего, все-таки, решаемся выйти из машины и глянуть, что же там у нас лежит впереди. Результаты осмотра — как пишут в газетах, а я сам в них какое-то время работал, и разговаривать языком отчета стало моей плохой привычкой — не обнадеживают. Тут меня впервые начинает трясти.

-        Сбросим ее в канаву? - говорю я.

-        Вызываем полицию, - говорит он.

-        Сидеть в тюрьме?! - говорю я.

-        По любому поймают,  тогда точно сядем, - говорит он.

-        А так? - говорю я.

-        Откупимся, - говорит он.

И вызывает полицию. После чего закуривает, и спрашивает меня, наконец.

-        Так в чем же дело, еб твою? - говорит он.

-        Очки, - нехотя говорю я.

-        Что очки? - говорит он.

-        Ну, мне бы надо, - говорит я.

-        На хуй? - говорит он, но уже, кажется, начинает понимать.

-        Понимаешь, - говорю я.

-        Я и лица-то твоего не очень вижу, - говорю я.

-        Просто... - говорю я.

-        То есть ты бля хочешь сказа... - говорит он.

-        Ну да, - говорю я.

-        Минус шесть, а таблицу я выучил, - говорю я.

-        Апх..ыпх.. - говорит он, вспоминая все наши рискованные маневры.

-        В общем... - говорю я.

-        Мне никогда не шли очки, - говорю я.

Тут он начинает смеяться, потом судорожно всхлипывает, а затем икает и пытается на меня наброситься, спотыкается о труп, встает, снова бросается... да не тут-то было.

Полиция приехала.

Первое, о чем меня спросил судья, было:

-        Почему не говоришь по-румынски? - спросил он.

-        …  - промолчал я по-румынски.

-        Почему не говоришь по-румынски? - спросил он.

На окне не было занавески, поэтому кабинет был залит солнцем. Июнь месяц. Мужа жужжала где-то в углу. Кажется, прямо над головой гипсового Штефана (легендарный основатель Молдавии — прим. авт.). Судья укоризненно смотрел на меня, постукивая пальцами. Я молчал, глядя в стол, разыгрывая сожаление и раскаяние. Это напоминало мне урок румынского языка в школе. Да и все остальные уроки в школе.

-        Еб вашу мать, - сказал судья.

-        Понаехали блядь, заебали уже, - сказал он.

-        Сколько лет здесь живут, а языка не знают, - сказал он.

-        Я зна... - вякнул было инструктор.

-        А ну молчать говно! - рявкнул судья.

-        А то я тебе хуй блядь разжигание национальной розни как впаяю! - сказал он.

-        … - смолчал инструктор.

-        … - виновато поежился адвокат.

Кроме нас и судьи с секретаршей — пожилой бабешкой лет шестидесяти, очень похожей на буфетчицу и сенатора Собчак одновременно, - в кабинете никого не было. Слава Богу, мы сбили одинокую старушку, и никого у нее, кроме мопса, не было. Так что, может и к лучшему, что мы и мопса сбили. А то бы он страдал.

-        Вы блядь чмошники на хуй, - сказал судья.

-        Вы заебали не говорить по-румынски, вы где живете? - сказал он.

-        Да мы говорим по-румы... - сказали хором инструктор и адвокат.

Это была правда. Они оба говорили по-румынски. В отличие от меня. Но я благоразумно их не поддержал.

-        Заткнулись оба! - сказал судья.

-        Блядь, сколько лет, а ни хуя не говорят по-румынски, - сказал он.

-        Или, может, трудно было выучить? - сказал он.

-        Да я блядь говорю по-румы... - сказал было инструктор.

-        Перечить мне вздумал, ты, хуй, - сказал судья.

-        Пять лет колонии! - сказал он.

Инструктор побледнел и у него начали дрожать руки. Я сохранял спокойствие духа, потому что пришел на заседание пьяным. К тому же, передал через адвоката взятку. Пять тысяч долларов. Да, немного, но ведь я был курсант и виноват во всем инструктор!

-        Ты, хуй, десять лет! - сказал судья адвокату.

-        Я адвокат! - сказал адвокат.

-        А! - сказал судья.

-        А хули не говоришь по-румынски? - сказал он.

-        … - благоразумно промолчал адвокат.

-        Так, кто у нас тут остался... - брезгливо сказал судья.

-        Гхм, - сказал по-румынски я.

-        Лоринков, - сказал судья.

Смерил меня взглядом.

-        Я раскаиваюсь, я очень раскаиваюсь, - сказал я по-румынски фразу, которую учил всю ночь, и на всякий случай, написал на бумажке.

-        Ну вот блядь на хуй, - сказал судья.

-        Какой-то ебанный русский приехал сюда вчера и уже говорит на языке страны, - сказал он.

-        Которая его накормила, напоила, обогрела, - сказал он.

-        А вы, уебки, НЕ ЗНАЕТЕ РОДНОГО РУМЫНСКОГО ЯЗЫКА, - сказал он.

-        … - инструктор и адвокат молчали.

-        Ладно, уебывайте, - сказал судья.

-        А... - жалко сказал инструктор и лицо у него задрожало.

-        … - поднял на него взгляд судья.

Адвокат наклонился к нам и зашептал:

-        Деньги от одного или обоих? - спросил он меня по-русски, потому что по-румынски я ни хера не понимаю.

-        ТЫ УЕБОК ХУЛИ ТЫ ТУТ РАЗВОДИШЬ МНЕ СВОИ СРАНЫЕ БАЗАРЫ НА РУССКОМ, - сказал судья.

-        Ты уебок не знаешь своего языка... даже русский этот ебанный знает, - сказал он.

-        Стыдись, - сказал он.

Адвокат заплакал. Инструктор дрожал. Я сжалился. Показал судье два пальца. Сказал:

-        Пентру дой, - сказал я («за двоих» - стандартная фраза на румынском при оплате за двоих пассажиров в общественном транспорте — прим. В. Л.)

Он грохнул молотком по столу и выгнал нас на хер.

Первым делом после заседания суда я добавил.

Инструктор, которого мне пришлось чуть ли на тащить с собой, тоже не отказался. Я оглядел его внимательно и был вынужден признать, что парень очень сдал за эти два с половиной года.

-        Ты поседел, товарищ, - сказал я.

-        … - ничего не сказал он, и выпил свое пиво залпом.

-        Ладно, - сказал я.

-        Даю слово, что я справлю себе новые очки, - сказал я.

-        И мы с тобой сдадим, наконец, на эти чертовы права! - сказал я.

-        Сорок евро, - сказал он, чуть не плача.

-        Сорок евро стоят права после первого курса обучения, - сказал он.

-        Купи и исчезни из моей жизни, - сказал он.

-        И, конечно, НИКОГДА не садись за руль, - сказал он.

-        В том-то и дело, - сказал я.

-        Во мне пропадает гонщик, - сказал я.

Он выпил еще два пива залпом и попросил еще.

Когда я уходил, бедняга тупо смотрел красными глазами в оседавшую пену, и все твердил, что я погубил его карьеру. Можно подумать,  хотел сказать ему я, - что она предел мечтаний. Вся эта трахотня с бездарными ублюдками, которые третью скорость от пятой отличить не могут. А ведь это блядь так просто, хотел сказать я. Правда, не сказал.

Так и не вспомнил, чем они отличаются.

-        Ну и ну, пацан, - сказала врач.

-        Пиздец котенку, - сказала она.

-        Что вы хотите сказать? - сказал я.

-        Почему бы тебе не пойти на курсы массажа? - сказала она.

Если бы меня к тому времени не развезло, я бы встал и ушел. Но меня, конечно, развело. Так что я молча и тупо — страшно потея, как мышь, которую траванули дифхлофосом, а потом бросили в кошачий питомник, - дал ощупать себе голову. Это она подбирала оправу. Со временем мне даже понравилось, и я задремал. Тем более, что в кабинете тоже было много солнца, и врачиха была вполне еще молода. Лет сорока. Моя таргет-группа, хотел было я сказать ей, но даже это поленился сделать. А она все терлась об меня и мерила мою голову так же тщательно, как какой-нибудь израильский паспортист — у приезжего гоя, ну, или нацистский доктор — у дедушки израильского паспортиста. Ах, все мои антисемитские штучки, хотел было я попрекнуть себя, да не смогу. Говорю же, блядь, разморило. Врачиха все бормотала.

-        Правый значит, на минус... - бормотала она.

-        … есть, пятнадцать, два кроко... - шептала она.

-        Короче пацан, если не ослепнешь, то повезе... - говорила она.

-        … ишечка, с загло... - говорила она.

-        … лекательный эффект дадут две разные линзы с фоку... - говорила она.

-        ...ли бы знали в мире этом, то они бы нипоче... - говорила она.

-        ...льный цикл никакого отношения к миру окули... - говорила она.

И еще что-то, но я не запомнил. А очнулся с легкой головной болью, глядя, как она выписывает счет. Причем видел я это буквально, до малейшей черточки.

Очки и впрямь оказались подходящими.

Но самым удивительным оказалось не это.

Удивительным оказалось, что врач не соврала (!) и очки правда оказались с удивительным эффектом. Они позволяли видеть... через одежду. Как объяснила мне врач — уже по телефону, - тут все дело было в разной толщине стекол, величине спектра, бифокальности линз и тому подобной наукообразной хрени. В результате, я за два часа увидел столько лобков, сколько за всю свою жизнь не видел. А видел я их — даже с учетом своей сильной близорукости, - немало.

Это, кстати, было не так сложно.

Оказалось, мало кто из женщин нашего города носит трусы. И не только!

Ах, если бы вы знали, чего еще только не носят женщины в нашем городе...

Так что, когда я быстренько перетер все с врачихой, резко оборвав разговор на том самом месте, когда она пыталась сподвигнуть меня поехать с ней на какой-то там мега-консилиум — представив, как мне потрошат глаз под внимательные «йа-йа» сообщества мировых светил, - то решил резко сменить сферу деятельности.

Взял аванс за полгода вперед в газете, где прозябал тогда на должности криминального репортера, да свинтил со съемной квартиры, где задолжал за пару месяцев. Я знал, что меня ждет новая жизнь, в которую я — из старой — не возьму ничего, кроме, разве что, автошколы. В остальном же я жаждал новых свершений. Модельный бизнес ждал меня!

… к сожалению, первый же мой день работы в модельном агентстве «Мандаринка» -  лучшие шлюхи города для экскорт-вечеринок и проститутки во Францию и Италию, - обернулся для меня плохо.

Я буквально понял, что значит «горечь потери».

Особенно, если эта потеря — твой глаз.

А началось все, - как в случае со старушкой... как ВСЕГДА все начинается, - с фразы «а началось все» и вполне обычно.

В агентство пришла какая-то ебнутая на всю голову мамаша, которая хотела бы, чтобы ее 16-летняя дочь стала Моделью и чтобы у нее Сложилось В Жизни. Девчонка ни хера не умела — я говорю об английском, физике и рукоделии, - и мамаша клала бы на нее хер все 16 лет ее жизни, будь у мамаши хер. Но у нее не было хера — теперь я это видел даже под чересчур короткой для 45-летней дамы юбкой, - так что она просто не занималась воспитанием и образованием дочери. Гребанные бессарабцы! Вечно они хотят поиметь все, ничего для этого не делая.

-        Будь девчонка мальчишкой, мамаша отдала бы ее в фотографы! - сказал я.

Мой новый начальник лишь покосился. Он, конечно, всюду бегал с камерой за 5 тысяч у.е. - мать твою, да на эти деньги от двух трупов откупиться можно! - и увлекался Постановкой, Ракурсом, Светотенью, и тому подобным говном.

Так вот, девчонка.

Несмотря ни на что, она была симпатичная, вполне ебабельная, - очарование молодости, понимаете, что я хочу сказать, - но попросить ее раздеться сразу же было бы чересчур. Тут-то на сцену и выступил я, успевший поразить руководство компании — почтенных сутенеров, а в молодости спортсменов и продавцов травы, с которыми я когда-то занимался всем этим (и спортом и продажей травы) - своими новыми способностями. Просканировав малолетку, я слегка киваю головой, и два раза постукиваю пальцем по столу.
Это значит — слегка подбрита.

Вам правда интересно? Ну, хорошо.

Три раза — вообще нет.
Один раз — да, полоской.
Два — слегка по краям.
Четыре раза — старый добрый армейский «ноль».
Пять раз — клинышек.

Да, не сложнее, чем «морзе». В общем,  под одеждой с девчонкой все было ок. Директор агентства важно кивает, достает кучу бумаг, выписывает чек на двадцать евро — да, эти идиотки еще и платили, - за «процедуры и формальности с документами», и грузит мамашу по полной. От «встречи в аэропорту» до «под патронажем президента республики». Про патронаж, кстати, правда.
«Крышевал» фирму президент республики.

Мамаша тщательно делает вид, что ни черта не понимает — а может и правда не понимает, - дочка краснеет (да-да, даже ТАМ, мне же видно) а я ничего не могу с собой поделать.
И смотрю, смотрю, смотрю.

… Тут-то в кабинет и залетает какой-то приблатненный дворовой долбоеб лет восемнадцати. Влюбленный в эту самую девчонку и СОВЕРШЕННО не разделяющий идеи ее мамаши «отправить дочь учиться на модель в Париж». И который — как принято у приблатненных подростков, - очень показно Страдает и хочет поделиться своей Скорбью со всем миром. Но едва я открываю рот, чтобы сказать ему, что тем же самым — дефлорация и пойти по рукам, - для нее все закончится, если она останется в Кишиневе... причем по рукам ее пустит именно он... как паренек, выкрикивая всякие глупости, налетает ПОЧЕМУ-ТО на меня. Человека, который работает тут первый день!

И кричит:

-        Пялишься на чужую Девчонку сука, - кричит он.

-        Блядь на хуй за любовь, - кричит он.

-        За мое разбитое сердце! - кричит он.

-        Стелуца знай я любил тебя! - кричит он.

Так мы узнаем настоящее имя нашей Анабелы-Аделаиды.

Мамаша с дочкой краснеют. А паренек танцует вокруг меня с ножом в руке, воображая себя мастером капоэйры, у которого вместо руки выросла умелая нога. В коридоре — я вижу приоткрытую дверь, -  толпятся его ровесники. Отбросы сраные, второсортный материал, который из себя нынче представляют 75 процентов населения города. В Совке бы их устроили в армию и на завод, а сейчас никому до них дела нет, вот они и рыгают на День Вина на площади Кишинева, тщательно маскируя этим свой майн кампф за национальное самосознание.

По крайней мере, именно так я писал в колонках в газете, которую обокрал перед увольнением...

И все они шумят и поддерживают Пацана Пришедшего Сразиться За Свою Любовь. Гопота без маек, в шортах и резиновых тапочках. Гребанный Кишинев, хочу сказать я. Пока мои коллеги-начальники смеются, я, осторожно уклонившись от ножа, хорошенько и коротко размахиваюсь.  чтобы вырубить урода и чтобы они никого с испугу не зарезал. Ловлю на противоходе. Бью малолетнему засранцу в висок,  Он падает.
Насмерть.

… Судья, конечно, очень расстроился.

Но за 10 тысяч и фразу на румынском «я искренне раскаиваюсь в том, что не сумел поймать ребенка упавшего в обморок на моих глазах» - я учил ее все две недели подготовки к процессу, -  меня оправдали.

Лучше бы, закрыли хоть на месяц, думал я позже. Но в жизни всегда так. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, как говаривал моя дядя-бандит, который, представьте себе, живет в Сочи. А я, увы, в Кишиневе. Так что, когда я вышел из зала суда, на меня набросилась эта самая Стелуца-Изабелла-Аделаида. Которая, в полном соответствии с дворовым кодексом, покаялась в том, что не любила Пацана...

Она бросается ко мне, взмахивает рукой — и тут я, как со сбитой старушкой, словно цепенею, и, вместо того, чтобы отскочить, все гляжу гляжу да гляжу, как медленно колышутся ее большущие, не по возрасту, сиськи, - и бьет меня по лицу.

И я перестаю видеть, как следует. Думал, сучка разбила очки. А оказалось все хуже.

Она воткнула мне «финку» в глаз.

Новые очки я справил  за полцены.

Правда, это совершенно ничего не решало. И дело вовсе не в том, что меня не устраивало быть с одним глазом. Вся фишка в Роке. Если бы я посещал лекции по литературоведению, - вместо которых мы пили по-черному в общежитии, - объяснил мне позже один сокурсник, я бы знал кое-что.
-        А именно, предопределение, - сказал он.

-        Эта хуйня, как в театре, - сказал он.

-        Когда судьба дает первый звонок, - сказал он.

-        То она даст и второй и третий, - сказал он.

-        Так что если ты слышишь первый, то все, - сказал он.

-        Пиздец котенку, - сказал он.

-        Ты  имеешь в виду, мопсу, - сказал я, вспомнив своей первый звонок.

-        Да по хуй, - сказал он.

-        Если ты попал, то ты попал, - сказал он.

А я уже ничего не сказал, а просто молча доделал ему массаж. Потому что, знаете ли, потеряв второй глаз, я устроился, как мне окулист и советовала, на курсы массажа и завел себе собаку-поводыря.

Ах, да, совсем забыл.

Ну, после того, как я выписал себе новые очки и вставил искусственный глаз и продолжил разглядывать девок в агентстве оставшимся — чудо-очки сохраняли такую возможность, - у меня стали пошаливать нервы. Мне везде стали мерещиться придурки с ножами, которые придут спасти своих хорошеньких возлюбленных из рук таких ублюдков, как мы. Ребята надо мной смеялись, но я с первых же процентов купил металлоискатель.

Потом — рентген.

Определитель ядовитых веществ в воде и еде.

Датчик определения радиации в воздухе.

Ведь все эти приборы, знаете, это источник радиации похлеще Фукиямы, или где там японцы не справились. Ну, а под конец, я уставил весь офис кактусами, потому что они абсорбируют радиацию.

Ребята — прикола ради, накалывали на них листочки с напоминаниями. Маленькие такие желтые листочки.

Ну, знаете, как в офисах:

«... встреча в 19.00... ланч с утра... канцелярские товары с полдень... перетереть с Ивановым насчет поставок... вдуть секретарш...»

К сожалению, это очень маленькие листочки, а зрение у вас, если вы теряете один глаз — пусть даже и умеете видеть оставшимся женщину под одеждой, - становится одномерным.

И вы не всегда правильно оцениваете расстояние между объектами.

Мой, правда, инструктор вождения всегда говорил что я И ТАК ни хуя не умею правильно оценивать расстояние между объектами.

Полагаю, с учетом пережитых нами неприятностей на дорогах, у него были некоторые основания так считать. А уж после потери правого глаза моя ошибочная оценка расстояний между предметами, - как объяснила мне окулист, - ЕЩЕ БОЛЬШЕ стала ошибочной. Так что я, - пытаясь рассмотреть, что написано на одной из таких бумажечек,  - неудачно наклонился.

И выколол себе второй глаз иглой кактуса.

Вот и вся история. Все получилось, знаете, как в американских комедиях. Ну, когда старик поскальзывается на кожуре банана, падает в коляску с младенцем, та несется по дороге, шофер на встречной выворачивает руль и въезжает в статую Свободы... Примерно так все и было, за исключением статуи Свободы. Чего-чего, а этого не было.

… ну и, говоря языком моего приятеля, - который посещал лекции, а не пил в общежитии, как я, -  после третьего звонка судьбы я перестал выебываться, а просто пошел и занял свое место в зрительном зале. По горькой иронии судьбы, оттуда ничего не было видно. Я закончил курсы массажа, и впервые в жизни стал зарабатывать больше, чем тратил. Не то, чтобы я зарабатывал очень много. Просто тратить  перестал.

Без глаз ведь особо не разгуляешься.

А в один прекрасный день на мой стол легла Изабелла-Аделаида-Стелуца.

Узнав ее по изгибам тела, я некоторое время размышлял, не удавить ли мне причину всех моих бед. Но мысль о том, что мне придется раскошеливаться еще раз — тысяч на 30, не меньше, - и учить на румынском что-то вроде «с радостью говоря на языке приютившей меня страны, языке Эминеску и Григорие Виеру... я бы хотел заявить, граждане судьи, что безо всякого злого умысла...»  остановила меня.

Так что я простил ее, тем более, что и она не держала на меня зла за своего безвременно ушедшего жениха. Мы стали жить вместе, а иногда я потрахиваю и ее мамочку. В протяжных криках, которые она издает, мне чудится завывание античных парк, а в стуке софы, которую я все никак не починю — пощелкивание их спиц. Но я стараюсь думать об этом пореже и верить в свою счастливую судьбу, и что злоключения мои кончились. Ведь в театре четвертого звонка не бывает. Да и глаз у меня больше нет.

КОНЕЦ

(с) Владимир Лорченков 2012