Что писали о Бессарабии в эмигрантской литературе 1920-1930-х годов

Зарубежные заметки о Бессарабии 20-30-х годов XX века делятся на впечатления тех, кто жил здесь и уехал, и тех, кто в разные годы и по разным поводам побывал в нашем крае.

Впечатления беженцев первых пореволюционных лет окрашены контрастом между, по словам журналиста Петра Пильского, «могильной совдепией» и «таинственной, заманчивой, как рай, Бессарабией», желанным «спасительным островом».

Бывших петербуржцев, москвичей, одесситов, киевлян после пережитых ужасов революции и гражданской войны поражало, прежде всего, обычное течение жизни. Отмечались ее внешние приметы: неспешные извозчики, необычайная тишина на ночных улицах, ярко освещенные окна кафе и ресторанов, нарядные девушки за столиками в саду…

Вот каким увидели Кишинев беженцы в романе Екатерины Черкес «Жемчуг слез», изданном в 1925 году в Берлине:

«В городе зажигались огни. Вспыхнули по ту сторону решетки сада зеркальные окна кафе. Сад опустел. В городских оранжереях садовники поспешно уносили цветы. Вся в огнях уходила широкая улица с рядом ровных стройных тополей и каменным постаментом теперь снесенного памятника Александру Благословленному. Из увеселительных садов гремела музыка, и в светлой пыли плыла толпа людей».

Журналисты много пишут в местной прессе о кишиневской повседневности. Бытовые привычки и нравы горожан описывались преимущественно в комическом свете. Сказывались традиции русской журналистики по отношению к провинции, а Кишинев всегда был объектом для язвительных фельетонов. В этом жанре особенно отличились Анатолий Вершховский, чьи сатирические злободневные зарисовки регулярно появлялись на страницах местной прессы. В газете «Бессарабия» он вел рубрику «Угол Синадиновской и Александровской».

Более сложной была позиция писателя Леонида Добронравова, уроженца Бессарабии. Большая часть его жизни и литературная деятельность связаны с Петербургом. В его обширной публицистике, а точнее, эссеистике, резко выражено противопоставление столица – провинция, прямо или в подтексте сравниваются Петербург и Кишинев, не в пользу последнего.

В восприятии Добронравова Кишинев – глухая, беспросветная провинция, «один из самых унылых городов». Даже в здешней весне он не находит ничего поэтического. Из статьи в статью Добронравов варьирует тему провинции и провинциализма, находя для них новые определения – материальное, суетное, фальшивое, низкий культурный уровень и духовные запросы. Для характеристики местной среды использует исключительно понятие провинциализм. Тоска, скука, духота, сплетни, пошлость, бездуховность, убогие интересы, узость кругозора, погруженность в быт.

Из статьи 1923 года «Быт»:

«Старая провинция умерла. Умер и старый быт. Кишинев – один из немногих уголков, где он жив еще, и не только жив, но победительно процветает. Сколько наивной, старомодной прелести было на субботниках чиновничьего клуба! А эти провинциальные дамы, непременно в шляпках ужинавшие за столиками. Они твердо убеждены были, что этого требует лучший тон. А когда пускались в мазурку! Боже ты мой! А эти дежурные визиты в кафе! А чинные, степенные прогулки в казенный сад! А сколько типов с богатством тонов и оттенков. В Троицу был я в кладбищенской церкви. Да, только в Кишиневе могут существовать еще такие люди, похожие на старые расписные чашки, каких теперь больше нигде не выделывают».

Быт, замечает Добронравов, интересен со стороны, но жить в нём трудно – задыхаешься.  Писатель уезжает в Париж – эмигрантскую культурную столицу. И оказалось, что провинция – понятие не просто географическое. В одной из статей еженедельника «Родная земля» Добронравов продолжает «кишиневскую» тему:

«Жизнь России заключалась в провинции. Чеховская провинция очутилась на стогнах Европы и продолжает свое неправедное бытие, спорит о революции, о политике, о форме правления, а существо жизни осталось прежним. А ведь в этом главный ужас. Не о возвращении, не о восстановлении прежней жизни следует думать, а о создании новой, более человечной, а потому более разумной».

Иная оптика у приезжавших в Бессарабию по разным поводам эмигрантов. Устойчивый к переменам повседневный жизненный уклад рождал у приезжих острое любопытство. Живший в Софии писатель Александр Федоров в газете «Наша речь» за 1924 год опубликовал серию очерков «Кишиневские негативы». Город и горожане описаны им в зависимости от сюжета, в юмористическом или лирическом ключе. Из ярких и выразительных наблюдений, «мелочей быта» складывается образ колоритного, южнорусского города.

«Кишинев – очень своеобразный город. Собственно, это даже не один, а два города. Город старый, старые особняки с сохранившимся в них старым укладом жизни, такой патриархально спокойный, как будто не существует на свете ни войн, ни революций». Новый Кишинев – город нуворишей и буржуазии лишь намечен как тенденция. «Кишинев и вообще Бессарабия положительно достойны быть сохраненными в банке со спиртом, консервированы как редкостное кушанье, засушены как вымирающие цветы в гербарии. Я полагаю, что нигде на земном шаре не сохранились до такой степени бытовые особенности и своеобразные нравы, как в этой области».

По текстам первой половины 20-х годов может показаться, что речь идет о Кишиневе начала века. Словно Бессарабия не очутилась в другом государстве, не изменилось ее социально-политическое бытие. С одной стороны, это диктовал фельетонный жанр, с другой – цензура. К примеру, очерки под названием «Бессарабия», опубликованные П. Пильским в эстонской газете «Последние известия» в 1923 году, немыслимо представить в местной периодике. А Пильский основывался на своих первых впечатлениях и ощущениях.

«Русских здесь недолюбливают. Никто из властей не сомневается, что Россия не может примириться с бессарабской потерей. Всё время Бессарабия чувствует себя как на вулкане. Это особливо испытывают беженцы. Причем для части их этот Chișinău (Кишинев) – только этап, проходной пункт, ворота в Европу. Через эту дверь вливается и идет в Австрию, в Германию, на Балканы южное, т.е. новороссийское беженство».

В периодике Русского зарубежья, свободной от цензуры, Бессарабия предстает в политическом ракурсе. Скажем, в статье бессарабского корреспондента Л.Сотова, опубликованной самым значительным эмигрантским журналом «Отечественные записки» в 1921 году, утверждалось:

«Время идет, и вместе с ним уходит из Бессарабии Россия».

А редактор журнала Марк Вишняк в статье 1927 года «Из бессарабских впечатлений», характеризуя социальное и юридическое положение русских.

«Бессарабия пустеет и угасает».

С конца 20-х годов, с отменой цензурных ограничений, негативно-юмористические фельетоны уступают место на страницах местной русскоязычной прессы очеркам или публицистическим статьям. Образ Бессарабии приобретает сложность и многозначность, осмысляется как социальный и культурный феномен со своими исторически сложившимися общественными и культурными традициями.

В тридцатые годы появляются художественные произведения, которые условно можно отнести к ностальгической литературе. Образ Бессарабии предстает в них в особом освещении, поэтизируется. Ключевыми являются мотивы и сюжеты, связанные с именем Пушкина.

В мемуарно-беллетристической книге «Затуманившийся мир», вышедшей в 1929 году в Риге, Пильский, говоря об ушедших друзьях кишиневской поры, Добронравове и Потемкине, вспоминает «тихие бессарабские вечера, рдяную осень, далекую бесшумную улицу, где жил ленивый Кишинев, в буйной зелени своих садов, хранящий и поныне святые воспоминания о Пушкине». Через магический кристалл пушкинской поэзии воспринят Игорем Северяниным город в стихотворении «Весна в Кишиневе».

Воображаю, как вишнево

И персиково здесь весной

Под пряным солнцем Кишинева,

Сверкающего белизной!

Ты, Бессарабия, воспета

Ведь солнцем Пушкина, и без

Сиянья русского поэта

Сияние твоих небес –

Пусть очень южных, очень синих –

Могло ли быть прекрасным столь?

Вертинский во время второго турне по Бессарабии летом 1929 г. пишет ставшую необычайно популярной в эмиграции песню «В степи молдаванской». А в знаменитом стихотворении Довида Кнута «Я помню тусклый кишиневский вечер» тоже возникает тень Пушкина.

Анатолий Штейгер лето 1939 года провел в бессарабском селе Непоротово. Лирический цикл «Бессарабия» воссоздает идиллический патриархальный мир как бы вне исторического времени, «минувший век до самых мелочей». Запечатленный поэтом образ жизни, который современными критиками порой расценивается как «чудом сохранившийся», «музейный», имел прочные опоры быта.

Отстраненный и зоркий взгляд эмигранта как человека стороннего фиксировал то, что для бессарабцев было привычным и естественным.

автор – Ольга Гарусова