Отрывок из письма Дмитрия Кедрина жене. из Кишинёва, 1945 год.
«Здравствуй, родная!.. Кишинев удивительно красив: это – город особняков, тонущих в зелени. Правда, наполовину он разрушен немцами, которые сейчас довольно лениво отстраивают его. Каждое утро сотни пленных в деревянных башмаках идут мимо наших окон на работу… Устроили нас очень хорошо, кормят и поят отлично… От бессарабского вина вульгарно опьянеть невозможно, оно только бодрит. По утрам в окрестных церквях и монастырях звонят колокола… Вот бы вам побывать здесь: как тут хорошо, тепло, тихо – душа отдыхает».
Примэрия Кишинёва летом 1941 года.
1941 год, разрушенный отель Палас. После войны восстанавливать не стали. Ориентиры – угол нынешних Штефана чел Маре и Александри
1941 год. Епархиальный Дом. (Landesarchiv Baden-Wurttemberg)
Сгоревшие трамваи в депо. Июль 1941 года. — in Chisinau.
Воспоминания Гарштя Иван Антоновича
“Мы были простые крестьяне, газет не читали, даже радио у нас не было. Например, помню, каким событием стал первый показ в нашем селе кинофильма. Показывали «Петр I», за неимением экрана проецировали фильм на белую стену дома. Так люди потом подходили и трогали эту стену… Мы мало, что знали и понимали, но помню, что родители запасали соль, спички, керосин. Еще до начала войны успели уехать почти все евреи из нашего села, но четыре беднейшие семьи остались.
На окраине села их всех расстреляли…. Мой отец вместе с сельским священником просили отпустить хотя бы детей, обещали покрестить их, но все было тщетно.
Призыву подлежали все мужчины, начиная с 18 до 50 лет, только что слепых не записывали. Таких у нас в селе набралось человек пятьсот. Мы, молодежь, кинулись записываться в армию первыми. Молодые были, глупые, жизни не знали, войны не видели… Причем мне на тот момент 18 лет еще не исполнилось, я был невысокого роста, меня в селе даже называли «Ваня-маленький», и поэтому капитан сказал моему отцу (он служил в царской армии и знал русский язык), что призвать вашего сына, по закону мы не имеем права, но если он хочет, то пусть напишет заявление.
Нас ровесников 1926 г.р., было 18 человек, мы были очень дружны и решили держаться вместе, поэтому заявление я написал. Старики-односельчане выговаривали моему отцу: «Что же ты делаешь? Другие люди не знают, как спасти своих детей от армии, а ты своему сам помогаешь туда попасть». Но он им отвечал: «Что я моу поделать, если он сам так хочет?»
Переправа через Днестр Т-34-85 44-й гвардейской танковой бригады 11-го гвардейского танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии
Нас предупредили, что нужно взять самые необходимые вещи, еду на несколько суток, и где-то через три дня нас всех, человек пятьсот, повели пешком в Кишинев. Построили всех в колонну, играл наш односельчанин, хромой гармонист, родственники шли какое-то время за нами. Меня провожали отец, сестры, младший брат, мама осталась дома, все плакали, но я им говорил: «Не плачьте, ступайте домой».
Из этих пятисот человек с войны вернулось меньше половины, точных данных у меня нет, а из восемнадцати моих ровесников всего шестеро…. Но в Кишиневе мы провели всего одну ночь, прошли санобработку, и поездом нас отправили в Житомир. Где-то на пятый день пути мы туда доехали, и только там нас переодели. Выдали нам ботинки с обмотками и форму, правда она была б/у, заштопанная, с пятнами крови…”
Части 49-й гвардейской стрелковой дивизии на марше во время Ясско-Кишиневской операции (конец августа 1944 года)
Воспоминания Мирча Друка.
“Помню март 1944 года, в нашем доме (селе Почумбэуць, уезда Бэлць) ночуют советские солдаты. Все спят на полу, на соломе. Я беспрестанно просыпаюсь, смотрю на погоны, автоматы. Утром гости встают, просят есть. На столе тарелка с овечьей брынзой. Солдат хватает ложку и набивает рот, мгновенно изображает на лице отвращение – «гадость та соленая!» Я не отвожу взгляда, охваченный изумлением – неужели взрослый дядя не знает то, что знает даже ребенок – берешь большой кусок мамалыги и чуточку-чуточку брынзы…
Раскрыв глаза и рот, я смотрел, как солдаты грызли орехи в зеленой кожуре, как запивали сырой водой из колодца кукурузу, которую мы охотно пекли им на костре. Любой крестьянский мальчик знал, что делать такие вещи нельзя….
Наверное, примерно так поражались когда-то инки, не видевшие лошадей, неведомым кентаврам – белолицым всадникам-испанцам. Помню, как я, сидя на заборе, с ужасом и любопытством глядел на колонну танков и повозок. Особенно поразила мое воображение «печка на колесах» – полевая кухня с дымящейся трубой.”
Детство в военное время. Кишинёвские дети, 1942 год. (Landesarchiv Baden-Wurttemberg)
1942 год. (Landesarchiv Baden-Wurttemberg)
1941 год. (Landesarchiv Baden-Wurttemberg)
1941 год, немецкие солдаты купаются в бассейне, известном сейчас как Локомотив
По материалам oldchisinau.com