Швейцарский детектив, аргентинский магический реализм и театр в вашей голове. Шесть хороших книг на весну

Швейцарский детектив, аргентинский магический реализм и театр в вашей голове. Семь хороших книг на весну

Весна наступила по всем летоисчислениям — с сотворения мира, Рима и открытия Антарктиды; по всем календарям — солнечному, лунному и марсианскому. И хоть эти дни все еще окрашены в ковидные тона, литература пытается существовать вопреки. Рассказываем сегодня о книгах, на которые стоит обратить внимание еще одной странной весной.

“Клара и солнце” / “Klara and The Sun” , Кадзуо Исигуро

У лауреата Нобелевской премии по литературе 2017 года этой весной вышел новый роман, который одних поклонников разочаровал, других несколько озадачил. Он посвящен памяти матери писателя, умершей в прошлом году. Вслед за Иэном Макьюэном (“Машина, похожая на меня”, 2019) Исигуро обращается здесь к теме  искусственного интеллекта и ведет повествование от лица андроида Клары. Но, в отличие от коллеги, выбравшего жанром альтернативную историю, автор “Остатка дня” обращается к детской литературе. Роман вырос из давнего желания Исигуро написать всего лишь детскую книгу. Нобелевская премия в кармане, так что можно пуститься во все литературные тяжкие.

Клара относится к категории искусственных подруг. Так в будущем называют андроидов, которых покупают детям. Те учатся исключительно дома (пандемия начинает оставлять следы в литературе) и нуждаются в компании, чтобы не сойти с ума от одиночества. Клара стоит в витрине магазина и ждет, когда ее купят. Когда это произойдет, она попадет в дом к умирающему ребенку. Исигуро всегда обманчиво прост, если к нему не приглядываться. Его “Погребенный великан” использовал жанр фэнтэзи, чтобы поговорить о межэтнических конфликтах и неоднозначности коллективной памяти. Во что выльется снова эта детская сказка для взрослых? Знают только Клара. И, быть может, солнце.

“Смерть Иисуса” / “The Death of Jesus”, Джон Максвелл Кутзее

Новинка, которая в пандемийные времена прошла почти незамеченной, поэтому  обращаем на нее ваше пристальное внимание в первую очередь.

Свой роман “Детство Иисуса” южноафриканский, а ныне австралийский писатель Дж. М. Кутзее опубликовал в далеком уже 2013 году. Книгу оценили, но, в первую очередь, как великую загадку современной литературы. Кем были ее герои друг другу, почему мир вокруг них был настолько странен и причем был вообще Иисус, вынесенный в заглавие? Роман оставлял множество вопросов, но не давал ответов. Кутзее, похоже, решил полностью порвать с реализмом, как когда-то порвал с ЮАР, и создать на страницах романа собственный мир, литературную конструкцию, которая живет по своим правилам и не поддается интерпретации. Вопрос интерпретации — вообще один из основных в литературе, и “Детство Иисуса” выглядело веским аргументом в теорию о ее подлинной невозможности.

В 2016 году последовало  продолжение книги под названием “Школьные дни Иисуса”, которое было в разы слабее и многих разочаровало. На исходе десятилетия появилась и заключительная часть трилогии, которая окончательно затерялась между культурами, языками и континентами, как и наша эпоха. “Смерть Иисуса” впервые была опубликована на испанском языке в Латинской Америке в 2019 году, а на родном для Кутзее английском появилась только в 2020 году, но тогда все были заняты делами уже не литературными, но коронавирусными.

“Смерть Иисуса” реабилитирует трилогию после неудачной второй части и дотягивает до уровня первой книги. Все мотивы доведены здесь до завершения, Кутзее создает своего рода квинтэссенцию собственного творчества, свой  magnum opus. Последняя часть трилогии разворачивает этот массив текста к жанру параболы.  Нечто исключительное явилось в наш мир, но мы его до конца не поняли. Оно ушло, и образованный им порядок распался, как распадается в романе общность Симона — Давида — Инес. Наш несовершенный мир как всегда оказывается неприспособленным для спасительных исключений, и в этом грустное послевкусие романа, который закрывает собой целый мир, созданный фантазией Кутзее. В нем люди не умирают, а возрождаются в новых и новых реальностях, раз за разом, и параллель Давида — Дон Кихота — Иисуса тоже неслучайна. Для Кутзее все эти герои и сюжеты — вариации одного сюжета и одного героя. Все повторяется, раз за разом, мы все возвращаемся, и суть произошедшего во всех вселенных оказывается одной.

В трилогии Кутзее много отсылок к различным явлениям мировой культуры, но особенно значимым оказывается философское учение Пифагора с его синтезом науки и мистицизма и утверждением, что “все вещи суть числа”, и именно числа лежат в основе мироздания. Вечное возвращение — это тоже на самом деле к пифагорейству, поэтому оно не раз заиграет голосом седой древности в этом массиве текста, чтобы напомнить о себе, когда-то бывшем, но затем канувшем в Лету. Кутзее как бы возрождает утраченную часть культурного наследия.

Со “Смертью Иисуса” самая загадочная трилогия десятилетия завершена. Литературоведы будут спорить о ней еще долго, но сейчас ясно, что это точно один из самых сильных текстов ушедшего года. Он поднимает очень много чисто литературоведческих тем — об интерпретации текста и ее подлинной невозможности, о замысле автора и его — тоже — невозможности постижения. Наука о литературе будет Кутзее однозначно благодарна за его загадки без очевидных разгадок.

“Кентуки” / “Kentukis” , Саманта Швеблин

Теме технологий, которые меняют наш мир, посвящен новый роман аргентинской писательницы Саманты Швеблин, которая хоть и наследует “магическому реализму”, но обращается с ним авторски смело.  Ее книги всегда о приключении жанра романа: “Дистанция спасения” (Distancia de rescate, 2014) была своеобразным романом-рассказом, а “Кентуки” (2018) представляет собой конструкцию разрозненных зарисовок, объединенных в некое целое новым гаджетом, который предлагает особое развлечение: вы подключаетесь к кентуки, который становится роботом-питомцем в чьей-то квартире, и — наблюдаете за жизнью незнакомого человека с другого конца света. Кентуки может принять любой облик — панды, кролика, ворона, дракона. Но игры, в которые он играет, далеко не детские.

Швеблин без сомнения удается  освежить романную форму, сделав ее прерывистой и древовидной. Писатель интегрирует в роман сборник рассказов. Некоторые истории вырастут в полноценные сюжетные линии, со своей завязкой, кульминацией и развязкой, другие останутся — всего навсегда автономным рассказом. Аргентинская литература вообще тяготеет к малым (Борхес) и экспериментальным (Кортасар) формам. Швеблин полноправно наследует великим предшественникам, принося в прозу элемент некоторой сериальности. Швеблин явно знакома с сериалом “Черное зеркало” и предлагает нечто вроде литературной вариации на тему. Ее преображенный технологиями мир оказывается более чем реальным. Так выглядит роман эпохи глобализации, когда разные континенты и культуры оказываются в контексте “глобальной деревни”.

Писатель ставит перед читателем сложные и не всегда удобные вопросы. К каким последствиям может привести наше любопытство относительно чужих жизней? Как в мире всеобщей видимости сохранить пространство, куда не попадет ни один лишний глаз? И почему все мы так стали увлечены психологическим вуайеризмом с одной стороны и психологическим эксгибиоционизмом с другой? Мир социальных сетей — уже немного мир кентуки из романа аргентинки, в котором есть две разновидности людей: первые живут, а вторые только наблюдаются, как это делают первые. В какую категорию попадут читатели?

“Кентуки” — и роман про нарушение приватности в пространстве социальных сетей, и про пугающий мир технологий, который, кажется, грозится уничтожить любые личные границы, но больше про саму суть человека, который, несмотря на столько прожитых тысячелетий, до сих пор остается существом непознанным и непознаваемым. Человек таким, каким мы его знали все эти столетия, заканчивается. Впереди — совершенно новый этап развития, это не хорошо и не плохо. Это просто данность.

Пытаясь ответить, почему мы так уязвимы перед технологиями, Швеблин приходит к довольно терпкому выводу: люди онтологически не способны существовать друг с другом. Техника всего лишь заполняет их фатальное одиночество и неспособность к коммуникации. Она высвечивает и подчеркивает те наши изъяны, которые веками оставались в тени. Так и не научившись жить, мы открываем объятия технологиям —  нашим созданиям. Хоть на что-то мы оказались способными, и это не так уж и плохо.

Марио Варгас Льоса назвал Саманту Швеблин “одним из самых многообещающих голосов в современной литературе на испанском языке”. После двух ее вышедших романов с этим трудно не согласиться. Поэтому — читать обязательно.

“Нетленный прах” / “La Forma de las Ruinas”, Хуан Габриэль Васкес

Колумбийский писатель Хуан Габриэль Васкес — еще один представитель современной латиноамериканской литературы, хорошо известный в мире, но не слишком русскоязычному читателю. Этой весной выходит перевод его самого известного романа “La Forma de las Ruinas” (2015) под не очень удачным названием “Нетленный прах”. За него Габриэль Васкес получил в 2019 году номинацию на Международную Букеровскую премию.

Совмещая автобиографический элемент с вымыслом, писатель заставляет своего героя вернуться из уютной испанской Барселоны в родную колумбийскую Боготу. Каникулы затягиваются, когда жена героя попадает в больницу с угрозой выкидыша, герой остается наедине с собой и Боготой, и именно этот город и его история становятся подлинным персонажем повествования.

В своем культовом романе “Поцелуй женщины-паука” (El beso de la mujer araña, 1976) аргентинец Мануэль Пуиг наметил две линии, по которым развивается литература Латинской Америки — это эскапизм и уход в “магический реализм” с одной стороны и жесткое отображение реальности с ее диктатурами, убийствами, путчами и социальным неблагополучием с другой. И если Гарсиа Маркеса можно отнести, с натяжкой, к первому пути, то Габриэль Васкес покажет вам такую Колумбию, какой ее знают местные жители.

Если Аргентина и Колумбия — две наиболее прославившиеся в литературном отношении страны “латиноамериканского бума”, они продолжают радовать читателей интересной литературой. У Борхеса и Кортасара появилась в преемниках Саманта Швеблин, у  Гарсиа Маркеса — Хуан Габриэль Васкес. При всей различности методов работы они все продолжают писать один большой латиноамериканский роман, создавая для него очередную деталь-пазл. Эта мысли, высказанная Маркесом, в одном из его интервью до сих пор остается актуальной.

“Загадка номера 622” / “L’Énigme de la chambre 622”, Жоэль Диккер

Если вся эта сложность и проблемы мирового масштаба вам немного поднадоели и вы попросту хотите выпасть на несколько часов в увлекательную и отлично прописанную историю, обратите внимание, что у Жоэля Диккера, мастера нового европейского детектива, вышел свежий роман “Загадка номера 622” (2020).

Диккер живет во французской части Швейцарии, и это первая его книга, которая происходит в родной стране и соответствующим колоритом. Отель в Альпах и загадочное преступление, которое герою предстоит распутать, любовный треугольник, тайны швейцарского банка, подмигивания классикам жанра Агате Кристи и Артуру Конан-Дойлю… В этот многостраничный том стоит нырнуть, чтобы захотеть задержаться в нем подольше.

Роман оказался в числе самых успешных книг, написанных на французском языке в 2020 году. Поэтому для тех, кто хочет понять, что такое швейцарский детектив и с чем его едят под теплый чаек, — милости просим. Жоэль Диккер и его “Загадка номера 622”.

“Леопольдштадт” / “Leopoldstadt”, Том Стоппард

Драматургия — та очень важная часть литературы, о которой сегодня частенько забывают, однако она продолжает существовать, развиваться и радовать новинками. Эмигрант из Чехословакии Том Стоппард стоит у истоков современной драматургии как жанра. Оттолкнувшись в “Розенкранц и Гильденстерн мертвы” (Rosencrantz and Guildenstern are Dead, 1967) от востребованного в ХХ веке театра абсурда, он двинулся дальше, к театру постмодернистскому, создав в 90-ые сложные вещи, вроде “Аркадии” (Arcadia, 1993) или “Изобретения любви” (The Invention of Love, 1997), которые развиваются в нескольких временных пластах одновременно, где реально жившие люди становятся художественными персонажами и ведут между собой беседы. Это тот современный театр, который заслуживает быть увиденным.

После “Рок-н-ролла” (Rock ‘n’ Roll, 2007) Стоппард не писал пьес долгих двенадцать лет. И вот, наконец, порадовал читателей и зрителей новым творением. Премьера его пьесы “Леопольдштадт” (2019) состоялась в Лондоне в январе 2020 года, еще в допандемийные времена. Спектакль сняли по причине коварных ковидов и их бесчисленных мутаций, но планируют возобновить в июле 2021 года.

Действие разворачивается в еврейской общине Вены начала ХХ века, в зажиточной семье, которая бежала сюда от погромов на Востоке континента.

Пока театры в стране остаются закрытыми, нам предстоит выстроить собственный, в своей черепной коробке. Том Стоппард — отличный материал для постановки на его сцене.

“Доктор Гарин”, Владимир Сорокин

В середине апреля выходит и новый роман Владимира Сорокина, который расскажет о будущем героя его самой читабельной и наименее трансгрессивной повести “Метель” (2010).
“Метель” разворачивалась в знакомом до ужаса мире: не выдержав прогресса, развитие человечества обратилось вспять, к временам Нового Средневековья, и все накрыла эпидемия ужасной болезни. Вакцину от нее сквозь метель по впавшему в прошлое миру и вез доктор Гарин, а его путь и особенно финал становились невеселым размышлением писателя о развитии русской культуры и ее возможном будущем.
Сорокин лучше всех понял и зафиксировал средневековую суть всего “поствизантийского пространства” (при всей неоднозначности и спорности этого термина вообще). В Восточной Европе не случилось Возрождения, Реформации и перехода от аграрной экономики к индустриальной, которые привели к рождению Нового Времени в Западной Европе. Эта часть континента осталась в Средних Веках, на которые наложилось азиатчивание со стороны Османской империи и Золотой Орды в разных ее частях. Западническая попытка спасения, впервые придуманная Петром Великим в России, в этой конкретной стране почему-то дала сбой: и мир Сорокина возвращается вновь к Средним Векам, помноженным на Азию. Для писателя это — цивилизационная катастрофа, которую он фиксирует разительно точно.
Удалено: Но все на самом деле сложнее. В своих поздних, футуристических работах, Сорокин рисует антиутопичную картину мира, в котором наступают новые Средние Века — гипетрофированные, причудливые, пугающие, но при всем этом вполне осуществимые. В истории европейской цивилизации была два периода упадка: Темные Века, после Троянской войны и миграции “народов моря”, которые остановили ее развитие на 500 лет, а также Средние Века, после Кризиса III века в Риме и Великого переселения народов, которые прервали ее становление более чем на тысячу лет. Одной из причин обоих ситуаций были миграционные процессы. В обоих случаях это были времена одичания, разобщенности, упадка культуры и просвещения. И кто сказал, что такие периоды больше не повторятся? И кто сказал, что они не могут выпасть на наши жизни? Новый роман Сорокина подоспел вовремя. Кто знает, может быть, это всего лишь наваждение, а может…

Автор: Игорь Корнилов