Татьяне Цыбуляк удалось почти невероятное, заставить остальной мир читать литературу родом из Молдовы. Ее романы получают международные премии и переводятся на иностранные языки. Маленькая страна в Восточной Европе, наконец, появляется на литературной карте, очерчивает контуры, пробуждает к себе интерес.

Романы Цыбуляк — это лавина эмоций, сжатая до ледяных кубиков букв. Они, эти кубики-буквы, звенят почти поэзией, а легкость сплавляют с затаившейся болью. Попросту жизнь, от которой не скрыться, попросту правда, от которой бегут, чтобы не смотреть ей в глаза, но правда необходимая. Как противоядие. Как знак сопричастности. Для этой цели и существует настоящая литературы. Книги Татьяны — это именно она, большая, но умеющая говорить о малом, значительная, но доступная для понимания разным читателям.

Татьяна Цыбуляк родилась в Кишинева, закончила факультет журналистики Государственного университета. Вела собственную рубрику в одной из газет, работала в качестве репортера, редактора и ведущей новостей на телевидении. Сейчас живет в Париже. Ее первый роман «Vara în care mama a avut ochii verzi» разошелся тиражом 10 000 экземпляров и стал самой успешной книгой, изданной в Молдове за последние 25 лет. Второй роман «Grădina de Sticlă» получил в 2019 году престижную Премию Европейского союза по литературе.

О том, что жизнь начинается с письма

Писать я начала, потому что выросла среди строчек и букв, как ребенок растет вместе с домашним животным. Мой отец работал журналистом, мама — корректором в газете. Наша маленькая комната на Ботанике всегда была завалена рукописями, страницами газет, всевозможной макулатурой. Лес карандашей – я помню его  отчетливо. Папа разбрасывал по дому десятки карандашей, к которым никто не мог притронуться, на случай, если яркая идея придет к нему, скажем, на кухне. Мы часто общались посредством письма, у родителей были разные графики работы, а я росла единственным ребенком. Иногда просыпалась утром, а их уже не было дома, тогда я находила на столе «инструкции» на день. Даже сейчас, после смерти отца, мама находит письма к ней или ко мне в его книгах. Она зачитывает их мне по телефону, а я все думаю: «Что нам мешало говорить об этом в живую?». А что касается литературы… Когда я писала первую книгу, не ожидала, что ее ждет успех. Я много лет работала в газете, потом на телевидении, но никогда не думала о литературе. Тем более не могла представить, что она решит заговорить со мной.

О работе на телевидении

Некоторое время я проработала на телевидении. От тех лет во мне осталось, в первую очередь, чувство изображения. Или же, наоборот,  на телевидение меня взяли из-за моей тяги к изображениям, не знаю. Когда я пишу, у меня в голове всегда очень четкая картинка, с нее начинается любой мой текст. Это может быть поле подсолнечников,  девочка с вогнутыми плечами или дельфин, разрезанный пополам пропеллером.  Слова, персонажи, сюжет – все наполняет эти образы красками. Я знаю писателей, которые больше всего заботятся о музыкальности письма, другие – настоящие маньяки сюжета. У каждого – свой путь. Для меня важно, чтобы, когда я закончила книгу, ее можно было бы сжать в воображаемую фотографию. Достаточно лишь мысленно получить доступ к этому снимку, и книга обрушится на меня.

О начале творческого пути

    Если человек хочет писать, он будет делать это вопреки всему. Так получилось, что я начала заниматься литературой в Париже. Но я не уезжала с целью писать, просто переезд во Францию навсегда изменил жизнь. Я родила двоих детей, оказалась в среде, языка которой не знала, бросила журналистику. Тогда я не думала об этом, но для человека, основной инструмент которого – язык, совсем не говорить на нем по крайней мере странно. Я работала на английском, французском, русском, даже итальянском, но не говорила по-румынски. Так я начала писать «Fabule Moderne», продиктованные тоской по родному языку.  Это были реальные истории эмигрантов, они не сильно отличались от репортажей, которые я делала, когда работала журналисткой. Именно так произошел мой бессознательный переход от журналистики к чему-то другому. И в то время я все еще не знала, что делать… А вообще, я не думаю, что творческий человек не может работать в Молдове. Есть множество художников, музыкантов, писателей, которые меня восхищают. Некоторые из них никогда не были в Европе, но их работы самобытны, они вибрируют на любом языке. Однако нужно упомянуть еще одну вещь: чтобы написать «Grădina de Sticlă», мне нужно было некоторое отстранение. Возможно, если бы я осталась в Кишиневе, работать над этим романом было бы сложнее или я не написала бы его вовсе.

О влияниях

Не думаю, что жизнь во Франции как-то особенно повлияла на мою манеру письма. Литература – безусловно. Камю, Селин, Бодлер, Золя… Пруст пришел значительно позже. Но больше на меня повлияли все-таки русские, английские и американские писатели. Мои взаимоотношения с Францией находятся, скажем, в стадии разработки. Сейчас они завязаны, прежде всего, на моих детях, для которых французский стал основным языком. Мы вместе читаем детские книги, вместе растем.

О творческом процессе

Каждый роман рождается по-своему. «Vara în care mama a avut ochii verzi» вызревал во мне несколько лет, а потом попросту излился, подобно ручью. Все началось с образа. Мы с семьей жили в одной французской деревне, и наш дом находился прямо посреди поля подсолнечников. Утром, когда я открывала окно, у меня было странное ощущение, будто и кровать, и стены исчезают. Оставались только эти внеземные цветы, а весь остальной мир плыл над ними. Помню, что тогда писала нечто совсем простое, историю с реальными именами и смешную. Но по окончании лета я больше не могла продолжать тот текст. Так я начала работать над «Vara în care mama a avut ochii verzi» не останавливаясь. С «Grădina de sticlă» было иначе. Другая интонация, другое настроение. Я ощущала себя сильнее в письме, но долго отбирала свои чувства, и это порой заметно. Одни говорят, что это хорошо, что я более прозаична в «Grădina de sticlă». Так ли это, не знаю. Мне не хватает в нем безумства первого романа, хотя вторая книга мне ближе и да, наверное, дороже.

О том, сложно ли быть писателем

Ответ одновременно и «да», и «нет». Писать – самое легкое в этой истории. Только ничтожно малый процент писателей зарабатывает на литературе, успех приходит к очень немногим. Большинство из них забудут спустя пять лет после появления книги. Остается вопрос: зачем тогда вообще писать, если не из удовольствия? Лично я не верю в литературу как долг или моральную обязанность. Писатели – это не маяки для остальных людей. Я думаю, читатели смогут спокойно прожить, если так и не узнают мое мнение о депортациях, глобальном потеплении или сексе после сорока. Ничего из того, что пишется, не ново, меняются только рассказчики историй. Когда писатель создает книгу, он не делает одолжение миру, он просит мир об одолжении. Опубликованная, книга начинает мучить вас. Вы хотите, чтобы вас поняли, чтобы вами восхищались, чтобы посторонние люди открыли ваш внутренний мир и полюбили его так же сильно, как вы. Вы хотите найти единомышленников. Звучит высокомерно, но это правда, и это самая искренняя вещь, которую может признать писатель. И было бы глупо не просить об этом, потому что в письменной форме мы излагаем все лучшее, что есть в нас. Потом приходит разочарование, что после потраченного времени и измученной бумаги, вы не можете заработать. Вот продавец авокадо на углу улицы может и делает это проще простого, а вы, писатель, — нет. Поэтому, помимо литературы, очень важно заниматься чем-то еще. Опять же возникает вопрос: несмотря на все трудности, почему мы продолжаем писать? Ответ прост – из удовольствия, чтобы получить еще одну дозу наркотика литературы.

О человеческих отношениях в литературе

В романах я сосредотачиваю внимание на отношениях близких людей. Это сын и умирающая мать в «Vara în care mama a avut ochii verzi». Это девочка-сирота и ее приемная мама в «Grădina de sticlă». Маленькие миры маленьких людей, как я их называю. Однако я не выбираю эти темы нарочно и, думаю, в следующей книге буду более внимательна. «Изобретать» себя — сейчас модно так говорить, хотя я несовсем понимаю, что это должно значить для писателя. Он же не повар.

О популярности в Испании

Испанцы придают большое значение эмоциям, так, чтобы они были навылет, жесткими, почти в стиле нуар, без подсластителей. И в этом, думаю, мы с ними сходимся. Больше всего порадовало, когда меня пригласили на литературный фестиваль в Испании, и модератор сказала, что ей понравился юмор в моих романах. Вот этого я точно не ожидала. Обычно на встречах с читателями мы говорим о смерти, депрессии. А вот юмор… это было что-то новенькое!

О социальном в литературе

В Восточной Европе мы все давно устали от перенасыщенности литературы социальным и политическим. Общечеловеческое ускользает, а оно интереснее всего. У иностранных издателей пока тоже сохраняется подобное клише по отношению к восточноевропейским литературам. Как будто румын не может интересоваться чем-то иным, нежели Чаушеску или «Секуритате», а украинец в обязательном порядке должен писать про Донбасс, чтобы продать свою книгу. В современной румынской литературе есть множество замечательных книг, которые остаются непереведенными только из-за того, что их авторы избегают «больших» тем. Я говорю это и думаю, что если мой следующий роман окажется о депортациях, просто возьмите наше интервью и высморкайтесь в него. Но если без шуток… я стараюсь не следовать схемам, когда пишу. Если чувствую, что фальшивлю, оставляю это. Уже давно ничего не писала на самом деле.

О перспективах литературы в Молдове

С моими друзьями-писателями мы часто спорим, что Молдова может дать общеевропейской литературе. Одни говорят, что самое главное – язык, на котором написана книга, другие, что это вопрос маркетинга. Самые оптимистичные уверяют, что значение имеет качество написанного. Есть страны, которые экспортировали лишь одного или двух писателей, но о них говорят на мировом уровне. В Молдове много хороших писателей. Те, кто пишут по-румынски, интегрируются в Румынию: в плане литературы я не вижу нас разделенными. Также много и тех, кто пишет по-русски, например, Владимир Лорченков, мой хороший друг, который достаточно известен во Франции. В последние годы появилось много переводов писателей из Бессарабии: Думитру Круду, Емилиана Галайку-Пэуна, Юлиана Чокана, Василе Эрну, Лилианы Коробки, братьев Вакуловски, — это если говорить только о прозаиках. Поэзию тоже переводят, но точечно, в антологии. Переводы важны, несомненно, но это не самоцель. Больше чем переводы за границей нам поможет возродиться интерес к чтению дома.

Об эмоциональной и интеллектуальной составляющих литературы

Очень трудно отделить книги, которые обогащают читателя эмоционально от тех, что делают это интеллектуально. «Мастер и Маргарита», например, — это литература эмоциональная или интеллектуальная? А «Убить пересмешника»? А «Сто лет одиночества»? Думаю, что в любом произведении всегда должны быть оба начала, только по такому принципу выстраивается великая литература. В противном случае мы могли бы спокойно читать словари для ума и любовные записки для сердца.

О следующем романе

Пока у меня есть отличное название и не более тысячи написанных символов.

Об идеальном читательском опыте

Мне хотелось бы сказать, что я читаю везде и всегда, но на самом деле это не так. Сейчас, в карантине, я поняла, что чтение требует специального состояния, это не спонтанная вещь. Если бы у меня была возможность выбирать, то скажу, что мне нравится читать в тишине сада.

Об избегаемых жанрах

Я избегаю скучных книг любого жанра. Раньше я всегда пыталась дочитывать каждое произведение до конца. Сейчас же, если первые 20-30 страниц не вызывают во мне отклика, я бросаю книгу.

О последней великой прочитанной книге

Великие книги я обычно перечитываю. Всегда верно правило, если это действительно выдающийся текст, каждый раз он производит впечатление, как будто видишь его впервые. Дома у меня даже есть специальная полка с книгами, к которым я постоянно возвращаюсь, причем некоторые страницы знаю уже наизусть. А в самоизоляции у меня хорошо пошла «Чума» Альбера Камю.

О классическом романе, прочитанном только недавно

Только сейчас удалось прочесть «Игру в бисер» Германа Гессе. Впечатления громадные, это и впрямь фантастическая вещь.

О книге, которая может указать на родство с человеком

У меня есть книга, любовь человека к которой может указать на наше внутреннее родство. Это «Чайка» Антона Чехова.

О самой непонятой книге из общепринятого канона

Считаю, что самой непонятой до сих пор остается «Лолита» Владимира Набокова. Это роман редкой красоты, но воспринимать его становится все сложнее. Молодые люди прочитывают его иначе, чем мое поколение.

О наблюдении для начинающих авторов

У меня нет совета начищающим авторам, скорее небольшое наблюдение: нужно больше читать, это улучшает навык письма.

Автор: Игорь Корнилов