Интервью с Натальей Осояну. О ее книге говорили в «Вечернем Урганте», Галина Юзефович сравнила «Невесту ветра» с «Пиратами Карибского моря»

Переводчик — человек, который связывает культуры и создает возможность диалога между ними. Идеальных переводов не существует, это всегда акт сотворчества, который предполагает авторский подход к оригиналу. Тем не менее, в паломничество за ними, словно за священным граалем, отправляются все новые и новые путники. Среди них и, живущая в Кишиневе, Наталья Осояну. Именно в ее переводах на русский выходят Йен Макдональд, Брендом Сандерсон и Робин Хобб. Работы Натальи были отмечены наградой Европейского общества научной фантастики.

Ее собственная книга “Невеста ветра”, о которой мы рассказывали вам весной, недавно попала в передачу «Вечерний Ургант», где ее порекомендовала ведущий российский литературный критик Галина Юзефович. Наконец, рассказ Осояну «The Serpent» скоро выйдет в сборнике на английском языке.

Сегодня познакомимся с нашей героиней чуточку ближе.

О том, как находят литературу в себе и себя в литературе

Я сочиняла истории, сколько себя помню. В школьные годы увлечение перешло в письменную форму и не наскучило, не забылось, как со многими случается в этом возрасте. Мне нравилось писать сочинения, а учителя часто давали творческие задания, не только на уроках русского и литературы. К началу 2000-х я уже пробовала писать повести и даже романы (с начинающими авторами часто бывает так, что вместо короткой прозы они сразу затевают нечто монументальное, а потом вспоминать об этом смешно и стыдно). Потом были литературные конкурсы в сети, попытки пробиться в какие-то журналы — иногда удачные, но нечасто. Постепенно, однако, процесс набирал обороты, и в 2006 году я послала в издательство ЭКСМО первый вариант романа «Невеста ветра», который приняли и напечатали.

А с переводами художественной литературы вышло в некотором роде случайно: я все больше читала на английском, для тренировки переводила для себя какие-то отрывки или изучала чужие переводы, примерно в 2012 году об этом узнали люди, которым нужен был переводчик. Скажем так, они поверили не только мне, но и в меня. Я усердно трудилась над каждым заказом, получала все больше новых, но еще очень долго считала, что переводы — просто дополнение к основной работе (не к творчеству — с творчеством в тот период долгого затишья все было очень сложно). На самом деле вот уже несколько лет занимаюсь, в основном, ими, а прочее — по остаточному принципу.

О методах перевода

Я осваивала профессию на практике, во многом интуитивно, хотя это вовсе не значит, что я ничего не читала из теоретических работ по технике процесса. Методы достаточно простые, но объяснению поддаются с трудом. Если все свести к основным принципам, то в любом тексте важны и суть, и форма, а основная задача переводчика заключается в том, чтобы максимально точно передать и то, и другое.

«Максимально точно», увы, не равно 100%: бывают идиомы, шутки, игра слов, которые не переводятся буквально; бывают аспекты текста, связанные с авторской интонацией, настроем — легкомысленным, мрачным, скрупулезным, философским и так далее, и тому подобное, — влияющим на выбор русского эквивалента слов, иной раз, казалось бы, общеизвестных; бывают чисто технические моменты, для которых приходится изучать то, чего я раньше не знала, консультироваться со знатоками или выдумывать способы «сказать почти то же самое», цитируя Умберто Эко.

Словом, «методы» относятся не к произведению как таковому, но к определенным проблемам, с которыми сталкиваешься по ходу работы. Автор с достаточно безыскусным стилем может удивить удачным каламбуром, на перевод которого уйдет полдня, а в тексте, полном экшена, вдруг попадется изящная и очень лиричная сцена с совершенно другим образным рядом, требующая иных слов и фраз. И метод изменится — столько раз, сколько будет нужно.

О главных ошибках переводчика

Тут лучше говорить о проблемах, наверное. Невнимательность. Недостаток знаний. Недостаток опыта — это не то же самое, поскольку можно превосходно знать английский или какой-то другой иностранный язык, но попросту не осознавать, что перевод «в голове» и перевод «на бумаге» представляют собой явления разной природы, разной сложности, они пересекаются и все-таки не совпадают друг с другом.

Еще проблема — самонадеянность, которая может помешать, допустим, заметить какую-нибудь аллюзию или скрытую цитату. Переводчик не может знать все, и поэтому требуется очень тонкая и аккуратная настройка на текст, чтобы понять: это ж-ж-ж неспроста!

Скрытые цитаты, кстати, — вечный ночной кошмар, из-за чего иной раз можно в совершенно заурядной фразе вычитать несуществующий глубокий смысл. Наверное, умение настроиться на автора — главный полезный навык, а отсутствие такого умения — главный недостаток, от которого следует со всем усердием избавляться. И да, мне случалось ошибаться, к сожалению. В основном, из-за невнимательности.

Об образцовых переводчиках

Я не буду оценивать коллег, образцовых специалистов вообще не существует, по-моему. Но могу сказать, что мне очень нравятся переводы Екатерины Доброхотовой-Майковой, например — сложнейшие романы Нила Стивенсона, Уильяма Гибсона, многое другое. Я бы за такие тексты взяться не осмелилась.

О неудачном переводе

Не оцениваю переводы в целом, только определенные переводческие решения, при этом для меня важны либо серьезные фактические ошибки, либо варианты перевода, влияющие не просто на одну сцену или даже главу, а на гораздо больший объем текста. Например, в самом начале прекраснейшего романа канадского писателя-фантаста Г.Г. Кея «Дорога в Сарантий» есть эпизод, где упоминаются — в переводе — «пять тысяч горожан», испуганных смертью императора, и это вызывает недоумение, потому что реальный аналог города — Константинополь, в котором население в соответствующий период было, мягко говоря, внушительнее. Заглядываем в оригинал, а там не пять — пятьсот тысяч. На сюжет книги такой ляп, разумеется, не влияет никак, но сцену портит.

А вот другой пример, серьезнее: в трилогии Патриции Маккиллип «Мастер загадок» есть персонаж, которого в русском переводе зовут Дет. В оригинале же он Deth — кажется, что транскрипция верная, но это на самом деле искаженное «Death», и потому практически вся игра словами на тему смерти проходит мимо читательского восприятия, включая и достаточно важные моменты, влияющие на впечатление от книги в целом. Был бы он, допустим, Морт или Мерт — мне кажется, текст бы от этого выиграл.

Кстати, хоть решение и неудачное, оно объясняется тем, что секрет с именем раскрыт лишь в третьем томе. В случае неоконченных циклов от такого не застрахован ни один переводчик, к сожалению (Holdthedoor, Hodor!).

Сколько нужно неудачных переводческих решений, чтобы выкрутить из перевода все лампочки — то есть испортить его по-настоящему, всерьез? На самом деле, кому-то и одного достаточно. Я как читатель весьма снисходительна, как переводчик — стараюсь все делать так, чтобы потом не сокрушаться и не жалеть о своем выборе.

О собственном творчестве

Помимо переводов я пишу в жанре фэнтэзи. Фэнтези, как и фантастика в целом, дает свободу. Но есть нюансы, потому что жанровый спектр обширнее радуги, какой ее видит человек с тетрахроматизмом; каждый «оттенок» связан с определенными закономерностями, поэтому свобода всегда так или иначе ограничена.

Если я хочу написать роман, допустим, о воюющих на протяжении ста лет армиях и королях-интриганах, но по каким-то причинам не желаю придерживаться исторической хронологии — что ж, можно назвать произведение «фантастическим», выдумать страны и королей, пусть под завесой фантазии и будут с легкостью угадываться места, люди, эпоха… И здесь на авансцену выходят жанровые конвенции, читательские ожидания: прощу прощения, говорит читатель, а магия-то где? Где мои драконы, мои коварные волшебники?

У вышеупомянутого Г.Г. Кея в Сарантийской дилогии магия есть, но занимает далеко не самое важное место — по сути, «Дорога в Сарантий» и «Повелитель императоров» посвящены философским, жизненным вопросам, а не приключениям. Формально это фэнтези. Но не вся фэнтези такая. Словом, в нынешней литературе все очень запутано, и найти своего читателя — это большая удача.

О рассказе «Змей»

Мой рассказ «The Serpent» — «Змей» скоро выйдет на английском языке. Его действие происходит в 1903 году, на протяжении примерно недели до и непосредственно во время еврейского погрома. Помимо условной реальности я вложила немало сил в то, чтобы описанный в тексте город был именно Кишиневом, а не каким-то абстрактным европейским городом начала XXвека, — в «Змее» есть фантастический компонент, связанный с румынской и еврейской мифологиями. В частности, с существом, которое очень часто ассоциируется у читателей сказок с драконом, но на самом деле является, скорее, злым демоном. Персонаж сказочный, но «Змей» — совсем не сказка и даже не городское фэнтези, а хоррор, который в жанровом смысле ценен тем, что без труда допускает отсутствие хэппи-энда. Мрачная, страшная, местами кровавая история, которая должна оставлять весьма тяжелое впечатление и действовать сразу на нескольких уровнях, от очевидно-событийного до более глубокого.

Работать над этим текстом было сложно, но очень интересно. В этот фантастический Кишинев я хочу еще вернуться, но только если возникнут достойные сюжеты, позволяющие рассказать необычные истории, и если найдется достаточный исторический материал.

О румынском фольклоре

Румынский фольклор — хороший источник вдохновения для творчества. Он необычен и малоизвестен русскоязычному читателю. Да, многие знакомы, по крайней мере в моем поколении, со сказками про Фэт-Фрумоса, но это не все. Кое-кто из современных авторов (не из Румынии) пытается привнести в свои книги румынский колорит, но получается, как правило, не очень: если мысленно поменять, допустим, стригоя на обычного западноевропейского вампира, сюжет не изменится, зато упомянутый колорит исчезнет без следа. Существующий в популярной культуре перекос в сторону вампирской тематики вообще оказывает румынскому фольклору дурную услугу…

О хорошем писателе

Хороший писатель – это не обязательно и хороший читатель. Есть писатели, которые вовсе не читают художественную литературу, отдавая все время и силы научным трудам и научно-популярным книгам по тем областям, которые нужны для работы. А также философии, психологии и так далее. Стремление и способность выдумывать истории и рассказывать их слушателям никак не связаны с умением слушать — и наоборот, хороший слушатель не всегда может стать хорошим рассказчиком. Это разные таланты, просто иногда ими оказывается наделен один и тот же человек.

Мне кажется, хороший читатель — это как раз переводчик. Потому что, прочитав книгу как минимум трижды — перед началом работы, по ходу и в конце, проверяя полученный результат, — ты волей-неволей поймешь автора гораздо лучше большинства из тех, кто может во время чтения отвлечься, замечтаться или просто воспринять прочитанное через призму собственного опыта, иной раз очень специфического. А когда переводишь, в идеальном варианте от всего такого абстрагируешься и погружаешься в текст, видишь его и целым, и разобранным на части, понимаешь, что с чем стыкуется и почему работает. Это палка о двух концах: некоторые теряют способность получать удовольствие от художественной литературы — видят, почти как в старом анекдоте, что «кругом одни станки». С теми, кто посвятил жизнь тексту, такое всегда может случиться.

Кстати, упомянутая вычитка полученного результата, как правило, не одна. Так что одну и ту же книгу я читаю иногда пять-шесть раз. Как уж тут не понять, что хотел сказать автор…

О последних произведших впечатление книгах

Из прочитанного в этом году наиболее яркое впечатление произвели «Сад» Марины Степновой, «Гномон» Ника Харкуэя, не переведенный на русский «Necroville» Йена Макдональда… Нет, книг намного больше. И «Апрельская ведьма» Майгулль Аксельссон, и «Дом окон» Джона Лэнгана, и «Начинается ночь» Майкла Каннингема, и «Поезд М» Патти Смит, и комикс «Провиденс» Алана Мура…  Все книги очень разные, но сложные, мудрые и красивые — о каждой могу говорить долго.

О самых сложных книгах в жизни

Самые сложные книги в моей жизни — это учебники философии, по которым я готовилась к сдаче кандидатского минимума в Московской Государственной Юридической Академии.

О признании

Мой рассказ скоро выйдет в Европе на английском, мои переводы издают в России. А в Молдове?… А в Молдове — ничего.

О литературной жизни в Молдове

В Молдове совершенно точно есть люди, которые занимаются литературным творчеством, и литературная жизнь тоже есть — даже две. На румынском и русском они протекают параллельно и редко пересекаются, насколько я могу судить. Отмечу литературные мероприятия, которые организовывало «ПРОчтение» — выступления российских авторов, встречи с ними (когда же ты закончишься, проклятая пандемия…), а также попытки «Artcor» обучать заинтересованных лиц сторителлингу. Вероятно, бывает и что-то другое, просто я этого не знаю, не замечаю.

Подготовил: Игорь Корнилов