С этих строк начинается стихотворение Пушкина, которое сегодняшние критики вполне могут назвать хейтспичем, то есть высказыванием, выражающим ненависть и оскорбление по отношению к кому-либо или чему-либо. Ну действительно - звучит обидно, чувствуется даже какой-то завышенный, неоправданный градус проклятья. При этом, в нём трудно не заметить театральности, нарочитой избыточности образов, что даёт защитникам поэта возможность свести высказывание к шутке. Чтобы прояснить ситуацию, попробуем разобраться в контексте.
Эти строки впервые
появляются в письме Пушкина к
Вигелю Филипп Филипповичу, будущему вице-губернатору Бессарабии, человеку из высшей петербургской среды, активному участнику прогрессивных литературных кружков и общественной жизни, и человеку, которого уже наши современники окрестили «гей-иконой» пушкинского времени.
В этот момент Вигель находится в Кишинёве, куда только приехал по службе, а Пушкин, напротив, после трёх лет в Бессарабии только-только покинул регион, и пишет письмо, находясь в Одессе.
"Когда речь шла о друзьях (пишет И.С.Кон в "Ликах и масках.."), Пушкин относился к этой склонности весело-иронически, о чём свидетельствует его письмо и стихотворное послание Филиппу Вигелю, слабость которого к юношам была общеизвестна.
Поэт сочувствует кишинёвской скуке Вигеля и рекомендует ему (в письме) "милых трёх красавцев", из которых "думаю, годен на употребление в пользу собственно самый меньшой: NB он спит в одной комнате с братом Михаилом и трясутся немилосердно - из этого можете вывести важные заключения, представляю их вашей опытности и благоразумию".
Знаменитое стихотворение с так называемым «проклятием» Кишинёва, кончается интимно-дружеской шуткой о том, что по возможности Пушкин навестит друга:
«Тебе служить я буду рад -
Стихами, прозой, всей душою,
Но, Вигель, - пощади мой зад!»
Будучи знакомым с контекстом, понятно, почему Пушкин сравнивает Кишинёв с Содомом.