Футуристы в Кишинёве в январе 1914

21 января 1914 года на юго-западе Империи Российской в центре одного губернского города с более чем стотысячным населением на афишных тумбах появилось объявление следующего содержания:

«Футуристы в Кишиневе:
Василий Каменский
Давид Бурлюк
Владимир Маяковский
Петр Пильский вступительное слово: «Футуризм и футуристы».
Благородное собрание.
Во вторник, 21 января 1914 года, вечер футуристов из Москвы».

Объявление было отпечатано на желтой бумаге, буквы разноцветные и разнокалиберные.

Спешащие к единственному городскому трамваю горожане, останавливались возле необычного объявления и, ознакомившись с содержанием, торопились домой. Надо было успеть переодеться в лучшее, прихватить недорослей и супругу, и поспешить к 19-00 в собрание. Входной билет был не дорог, но и не дешев.

Январь не самый лучший месяц для посещения Кишинева. Слякотно, сыро, быстро темнеет. Купцы и обыватели запираются по своим подворьям. На выходе из Публичного сада подле памятника императору Александру Второму (Освободителю) торчит бдительный городовой. Шутка ли! В город вернулся отчаянный налетчик и экспроприатор Гришка Котовский, сбежавший с Нерчинской каторги. В секретном циркуляре, копии которого розданы городовым и исправникам, сообщается:

«Прекрасно говорит по-русски, румынски, и еврейски, а равно может изъясняться на немецком и чуть ли не на французском языках. Производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного. В обращении старается быть со всеми изящным, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех имеющих с ним общение. Выдавать он себя может за управляющего имениями, а то и помещика, машиниста, садовника, сотрудника какой-либо фирмы или предприятия, представителя по заготовке продуктов для армии и прочее. Старается заводить знакомства и сношения в соответствующем круге. В разговоре заметно заикается. Одевается прилично и может разыгрывать настоящего джентльмена. Любит хорошо и изыскано питаться».

Городовой кутает бритый затылок в форменный башлык и неодобрительно поглядывает в сторону гостиницы «Швейцарская», от которой рукой подать до «Благородного собрания», где и должна состояться встреча городской интеллигенции с приезжими футуристами.

Футуристы – сомнительная компания. Однако разрешено встречу эту провести и не где-нибудь, а в «Благородном собрании». Оба здания помещаются на центральной -Александровской улице. Когда-то, в начале ХIХ века, это была окраина города. Тут размешались зимние квартиры пехотного Ново-Московского полка. За сто с небольшим лет, прошедших с момента, когда Кишинев императорским указом был определен столицей Бессарабской губернии, население города с тридцати тысяч увеличилось до ста двадцати. Город ушел вверх по холму, на котором архитектор Александр Бернардацци построил великолепную водонапорную башню. К 1914-му году тут действовало трамвайное сообщение, лучшие дома и присутственные здания освещались электричеством. На знаменитом поезде «Кишинев – Одесса», прибывающем на вокзал ровно в «семь сорок», приличные люди ездили «смотреть постановки в Одесской опере». Также среди кишиневцев в то время популярны были полеты авиатора Уточкина, гастроли силачей, борцов и циркачей: Заикина, Поддубного и Кащеева и другие многие весьма культурные развлечения.

Смеркалось. В ресторации гостиницы « Швейцарская» гастролеры-футуристы разогревались перед выступлением. Горячая закуска и кувшины с прохладным и густым, словно кровь, молдавским вином вселяли в гастролеров уверенность – публике будет что послушать!

Лидер группы Василий Каменский, осушив очередной стаканчик «красненького», вспомнил, что надо бы отправить телеграмму Северянину, дескать «Отгремели в Одессе», «в Кишиневе слякоть, вино и назойливые графоманы из местных футуристов». Ведь сам «король поэтической формы» Игорь Северянин подкинул идею организовать турне футуристов по России. Внушительный маршрут: Харьков, Симферополь, Севастополь, Керчь, Одесса, Кишинев, Николаев, Киев, Минск, Казань, Пенза, Ростов-на-Дону, Саратов, Тифлис, Баку! В декабре 1913-го пустились в путь на поезде. В Крыму изрядно пошумели, молва покатилась впереди паровоза. Сборы выросли невероятно!

«С-пособные ребята, – цедит, не выпуская из зубов папироски, жилистый и суровый Маяковский. – Нет, послушайте! – он читает текст местного футуристического манифеста:

«Я – футурист-романтик, молодой, сильновластный, исступленнодерзкий, с горящими глазами человек… Я ненавижу все, что было, что нахально навязывается от прошлого, а потому отворачиваюсь от него. И протестую…». Ха! Он протестует!»

– Г-господа! – неожиданно возникает из ресторанного полумрака плотная фигура в безукоризненной пиджачной паре, живот солидного господина, перечеркнут золотой цепочкой.

В глубине залы, на подиуме страдает скрипка. Услужливый официант подносит новые кувшины вина.

– От всей души! – солидный господин делает широкий жест. – Кишиневские поклонники новаторского искусства с вами!

Все поднимают тост: «За революцию в искусстве! За сброшенные кандалы и оковы!»

Подошедший господин, представившийся херсонским помещиком Полторадневым, загадочно улыбается и, отозвав в сторону Василия Каменского, передает ему солидную пачку денежных знаков.

«На развитие революционного футуризма!» – отказать невозможно, да и стоит ли? Еще раз пьют за освобождение «От оков!». Помещик Полтораднев расплачивается, и вся компания шумно вываливается из ресторации.

«Люблю з-знаете ли поэзию!» – улыбается кишиневский меценат, за спиной которого незаметно становятся двое крепких ребят, правые руки которых спрятаны за пазуху.

Подкатывают две рессорные пролетки, швейцар кланяется. Портье в вестибюле восторженно шепчет коридорному: « Ты видел, это же он с ними, с футуристами, сам Котовский!».

По пути в собрание «помещик Полтораднев» рассказывает, что недавно по «делам фирмы» тоже совершил некое турне по городам и весям Сибири.

Маяковский с любопытством присматривается к фигуре и облику «помещика». Уже через три года Полтораднев-Котовский будет продавать на революционном аукционе в Одессе свои кандалы, а спустя десять с небольшим лет, в 1926-ом, после загадочной гибели героя гражданской войны комкора Котовского, Маяковский станет призывать советскую молодежь «делать жизнь с Григория Ивановича!» Потом и сам Маяковский ляжет на дуло пистолета.

Но это потом. В январе четырнадцатого года Маяковский молод, дерзок и честолюбив. По воспоминаниям известного художника Юрия Анненкова: «Он был огромного роста, мускулист и широкоплеч. Волосы, то остригал наголо, то отращивал до такой степени, что они не слушались уже ни гребенки, ни щетки и упрямо таращились в беспорядке… Тонкие брови лежали над самыми глазами, придавая им злобный оттенок. Нижняя челюсть плотоядно выдавалась вперед…»

Кишинев, 1914 год, январь, юго-западная окраина Российской империи. Футуристы предвещают крушение «старого мира». В этом «старом императорском мире» уже носится призрак мировой бойни. Уже тем летом в Сараево футуристический экстремист Гаврила Принцип убьет эрц-герцога, наследника Австро-Венгерской империи Фердинанда. Начнется всеобщая мобилизация и грянет Первая мировая война.

«Вздрогнула от крика грудь дивизий.
Вперед!
Пена у рта.
Разящий Георгий у знамен в девизе…»

Уже осенью в Кишиневе откроется юго-западный фронт. В 1916-м состоится знаменитый Брусиловский прорыв. В 1917-м империя рухнет в пропасть междоусобицы и гражданской войны.

Кишинев из губернского города империи Российской превратится волею судеб в провинциально-захолустный городок румынского королевства. Потом снова будет война. И разные перемены статуса этого города. И много чего еще. Но футуристов больше уже в Кишиневе не увидят.

В январе же 1914-го, в Благородном собрании губернского Кишинева публика неистовствует, рукоплещет и рыдает словам Маяковского:
«Как кабак, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
Проститутки как святыню на руках пронесут
И покажут Богу в свое оправдание.
И Бог заплачет над моею книжкой,
Ни слова, в горле звуки спекшиеся комом.
И побежит по небу с моими стихами под мышкой
И будет, задыхаясь читать их своим знакомым!»

Некий местный литератор той поры по прозвищу Фегрино оставил описание этого вечера:

«Странная афиша из разнокалиберных букв: «Вечер футуристов»… Идем, запасшись тухлыми яйцами и гнилым картофелем… Видали мы таких!

Благородка. Касса. Барышня-брюнетка. Золотой нос и красные квадраты на лице вызывали недоуменные улыбки у самых заплесневелых кишиневградцев. К футуристам они ползли, как в зверинец. Они нетерпеливы, им хочется скорее видеть и слышать эту разновидность людей, этих странных, скандально-шумных зверьков. И вот поднимается занавес…

За столом, крытым скатертью из пестрых лоскутков, сидят они, кубо-футуристы, речетворцы гениальные: Владимир Маяковский, Василий Каменский, Бурлюк, художественно раскрашены. Маяковскому к лицу его ярко-розовый «спинжак». Непринужденные, ГОРДЫ ОНИ, ЛЮДИ Сегодняшнего дня. Говорит Пильский. Говорит долго, дельно, убедительно. Не футуристов защищал, а кишиневградцев оскорблял… Василий Каменский плюется словами, плюется медленно, тягуче.

Владимир Маяковский – яркий, внушительный. Мастер слова. Аплодисменты гулкие, долгие, яростные проводили его (эти же аплодисменты провожают и врагов футуризма). Бурлюк о живописи от Адама до наших дней. Иллюстрирует свой доклад световыми картинами. Публика хрюкает, мяукает от удовольствия.
Поэзы… Недоумение, улыбки, хохот. Маяковский читает поэзу. Хохот. Уходит.

– «Просим еще». – Бросает в публику. – «Вечер кончился».

За ненадобностью бросаем картофель и яйца под ноги извозчичьей кляче.

-Вива футуристы!»

Ни Маяковский, ни его собратья футуристы в отличие от, скажем, того же Пушкина о своем пребывании в Кишиневе в январе 1914 года никаких воспоминаний не оставили. Единственно в путевых заметках о путешествии в Америку у Маяковского есть такой несколько неожиданный пассаж:

«Рассказ брата о брате, мебельщике, первый – американский. Брат жил в Кишиневе. Когда ему стало 14 лет, он узнал понаслышке, что самые красивые женщины – в Испании. Брат бежал в этот же вечер, потому что женщины были ему нужны самые красивые. Но до Мадрида он добрался только в 17 лет. В Мадриде красивых женщин оказалось не больше, чем в каждом другом месте, но они смотрели на брата даже меньше, чем аптекарши в Кишиневе. Брат обиделся и справедливо решил, что для обращения сияния испанских глаз в его сторону ему нужны деньги. Брат поехал в Америку еще с двумя бродягами, но зато с одной парой башмаков на всех троих».

Через сто лет после посещения Маяковским Кишинева эта коротенькая история некоего молодого кишиневца читается «весьма актуальненько». «Одна пара башмаков на троих» – путешествие в поисках сытой и красивой жизни «по заграницам» увы, не анекдот, а заурядная реальность, в которой нет ни футуризма, ни поэзы.

Несложно посчитать с 1914 по 2014, ровно сто лет. Интересно, тот самый кишиневский футурист Фегрино, как сложилась его судьба? Оставил ли он потомство? Не пал ли на полях сражений. Увидели ли лучшие годы восстановленного, послевоенного Кишинева, куда любили приезжать с концертами Высоцкий и Магомаев?

Незадолго до своей смерти, на девяносто четвертом году жизни, великий писатель- фантаст, философ и мудрец Рэй Бредбери сказал: «В двадцать первом веке человечество значительно поглупело». Похоже, он был прав – печальный старик – автор романов, где предсказаны «уничтожающее книги общество развлечений» или «диктатура беспилотников страж-птиц», а также иные антиутопии, становящиеся сегодня какой-то назойливой реальностью. Человечество не поумнело…

автор: Михаил Лупашко