KSA:K и 10:90 продолжают показывать и обсуждать то, что происходит в современном театре.

В эту субботу в студии 10:90 пройдёт вторая вечеринка с просмотром, танцами и винишком (своим). На этот раз это «Ад» Ромео Кастеллуччи, которого обычно называют среди первых трех современных театральных режиссеров.

Зачем мы это делаем? Ну, потому что мы хотим поговорить с вами об этом… и не притворяться свидетелями иеговы, возьмите наш буклетик.

В смысле хотим собрать арт комьюнити: всех, кто причастен к искусству, дизайну, стрит арту (есть такие?), театру, музыке, литературе, или не причастен, но интересуется, чтобы вместе расслабляться, смотреть крутые штуки на красивой белой стене и параллельно развиваться, прокачиваться и узнавать новое.
Театр давно уже не пыльная сцена с венским стулом (и еще парой десятков стульев, которые стоят на сцене просто потому что стул это такая святая корова, очень круто обставить ими все и радоваться), столом, зеленой лампой и монологами, выкриками, и вот те на, опять монологами, ну или просто конвульсиями, чем беспощаднее, тем лучше.

Театр сейчас это видеопроекции, которых ты не видел в Бергхайне, дружок, потому что замерз в очереди и тебя не пустили. Это электронный звук достойного толка — вот к примеру с датчанами Hotel Pro Forma любят сотрудничать The Knife, постоянный саунд продюссер Кастеллуччи Скотт Гиббонс выдает такие басы, щелкотню и скрежеты, от которых у тебя, мой маленький аудиофил, будут разрываться маленькие водородные бомбочки в животике, Николас Джаар делает музыкальные перформансы в Fonda Theater, ну и, божечки, не стоит забывать про наше все, мертвых классиков, Филипа Гласса со Стивом Райхом. Это VR и фейсмаппинг, ну и аналоговые технологии, машины, механизмы и проч. и проч.

Hotel Pro Forma — Cosmos +

Это очень разное отношение к сцене, она может быть как герметичным белым кубом, куда стафф в перчатках и комбинезонах выностит попеременно то бюст императора Тибериуса, то чучело овцы, из которой начинает бить аккуратная струйка крови, не попадая в стоящий рядом кубок, то четырехметровую сосну, то полноформатный рейсовый автобус осью к зрителям, и все это без единого слова, пока два хора, оркестр и девять солистов, одетые в стерильно белое играют и поют баха, и каждая деталь не случайна и попадает прицельно в подсознание, оставляя зрителя наедине со своим ошеломлением.

Romeo Castellucci — St. Matthew Passion

Или вот в «Весне священной», которую поставил Кастеллуччи по Стравинскому на сцене, отгороженной стеклом, стоит монструозного вида механизм и сыпет пепел сожженных коров на перформеров, пока те танцуют, работают дым, свет и сами медленные перемещения машины, ну то есть красиво и жутко до кирпичиков.

Romeo Castellucci —The Rite of Spring

Или сцена может быть световым градиентом, от синего к белому и обратно, тонуть в дыму и заставлять тебя чувствовать себя маленькой крошечкой черствого хлебушка, увидившей боженьку.

Robert Wilson — Adam’s Passion

На сцене может твориться все, что угодно, в спектакле Кастеллуччи “Hey Girl”, актриса лежит на такой длинной лавке, пока с нее стекает толстый слой латексной второй кожи, очень медленно и очень физиологично. За актерами могут следить камеры, усложняя пространство во много, много раз, сцены может просто не быть, актеров, впрочем, тоже, как у немецкого дуета Rimini Protokoll, который в серии спектаклей Remote X обошелся механическим голосом в наушниках и сложносочененной прогулкой на 50 человек, вышел какой-то театральный блокбастер на десятки городов, или у них же в Cargo X зрители садятся в фуру, одна из стен которой прозрачна с зрительской стороны и едут вместе со специально обученым, но настоящим дальнобойщиком по специальным дальнобойщецким местам и слушают дальнобойщецкие истории, говорят — все крайне грандиозно.

Rimini Protokoll — Cargo X

Rimini Protokoll — Remote X

Театр уже не зависит от слова практически полностью предпочитая обращаться к зрителю напрямую, через нелинейные визуальные образы, то есть именно так, как мы в конечном итоге смыслы и воспринимаем. Исследует другие механизмы захвата внимания, и управления зрительскими эмоциями, и, пережив этот опыт, эти механизмы можно рассмотреть, понять, осознать, чтобы потом мочь использовать самому, причем это касается не только театра, но и любой другой визуальной работы, от дизайна, иллюстраций, вижуалсов всяких модных, до кино и литературы. Ну то есть так вышло, что именно театр сейчас соединил в себе все типы воздействия и стал радикальной, современной, а главное понятной синтетической площадкой, откуда можно воровать идеи, в смысле вдохновляться, я хотела сказать.

Катя Пысларь