Каждая статья должна начинаться с вступления. Я не знаю как представить героев, о которых расскажу сегодня, потому что я должна быть не предвзятой. Я так не умею. Я не умею относиться никак. Безразличие — худшее, что может быть в человеке.
Франсиско Гойя. Тюремная сцена
Станислав, отбывает наказание в ПУ №4, г. Крикова. Тюремный срок — 9 лет.
Моя жизнь не задалась с самого начала – когда мне было 2 года, меня потеряла мама. Она пошла со мной в магазин, я остался на улице, когда она вышла – меня уже не было. Я мало что помню из своего детства, но врезалось в память как в интернате, в котором я каким-то чудом оказался, нам на завтрак давали стакан молока и невкусную, отсыревшую булочку.
В интернате я пробыл до 6 лет, потом меня нашёл папа. Кто-то сказал ему, что по телевизору показали сюжет о потерявшемся ребёнке, который очень похож на него. Он решил восстановить отцовство, год ходил по судам.
Дома, вместе с папой и периодически меняющимися мачехами, я прожил полгода. Больше просто не смог – папа беспросветно пил, поднимал на меня руку, нигде не работал. В итоге я снова вернулся в интернат, жил там с понедельника по пятницу, приезжал домой только в выходные. Зачем приезжал? Потому что у меня все-таки был дом, какой-никакой был, и мне хотелось куда-то приезжать. Конечно, дома все было ещё хуже, чем в интернате, ну и что с того?
Ещё со школы у меня была кличка «Барон», потому что у меня всегда водились деньги, я рано начал воровать. В 7 классе за воровство меня определили в Солонец, где находилось исправительное учреждение для особо трудных подростков. Оттуда я благополучно сбежал, какое-то время скитался по улицам, продолжал воровать по мелочи. Школу я, конечно, бросил.
В 18 лет меня посадили, всё было по-взрослому. Как это получилось? В 17 лет я познакомился с девушкой, у которой папа был крупной шишкой в каком-то учреждении по борьбе с коррупцией. На момент, когда мы начали встречаться, я подрабатывал на стройке, но жить мне было негде. И девушка пригласила меня пожить у неё пару дней, пока родители и она были в отъезде. Я согласился, помню, что в один из дней я заметил возле журнального столика что-то похожее на ноутбук, открыл, а это оказался чемоданчик с деньгами. Там было столько денег, что у меня снесло крышу. Я стал судорожно звонить друзьям и спрашивать, на что их можно потратить. Сколько было в том чемоданчике? Много. Я гулял на эти деньги почти 8 месяцев – разъезжал на арендованном «хаммере», дарил охапки роз своим подружкам, одевался в крутых магазинах. Потом меня поймали и посадили на 8 лет за кражу в особо крупных размерах.
Мой арест напоминал сцену из блокбастера – я в дорогом белом костюме, спускаюсь к только что заказанному такси (в тот день я должен был улетать в Америку к своей новой возлюбленной), открываю дверь, а оттуда вылезают полицейские и валят меня в грязь с криками «Руки за голову!».
Первое, что тобой овладевает, когда ты оказываешься в тюрьме – страх. И если его не перебороть, адаптироваться к жизни за решеткой будет очень сложно.
Многие, находясь в тюрьме, твердят о том, что вот, мол, как только выйдут на свободу, сразу же начнут меняться. Меняться надо здесь, только здесь, на свободе будет уже поздно.
Мой день в тюрьме начинается с утренней пробежки, если тепло, или с обычной физкультуры. Потом завтрак, чистка зубов и дальше я принадлежу сам себе. Всё свое время я стараюсь чем-то занять – учусь на повара, занимаюсь волонтёрством в организации «Viata Noua», служу в местной церкви, в которой и живу. Я стараюсь не только себя занимать, но и приносить пользу людям – провожу группы, разговариваю с теми, кто интересуется верой, общаюсь с другими христианами, объясняю, как можно исправиться. Все это помогает не сойти с ума.
В тюрьме не хватает свободы и доверительных отношений, такой настоящей дружбы, когда ты можешь рассказать человеку всё и не бояться насмешек, осуждения, сплетен.
Кстати, в тюрьме я бросил курить, правда. Здесь – это, конечно, поступок.
Много раз я прокручивал в голове свою предыдущую жизнь, много раз пытался понять – кто виноват в том, что сейчас я за решёткой. Всё оказалось просто – виноват только я, поэтому и расхлёбываю.
Сейчас для меня самое дорогое в жизни — это семья. Никакие деньги, машины, телефоны или положение не заменят чувство, когда тебя кто-то ждёт дома. Ты можешь зарабатывать миллионы, иметь самую крутую в мире работу, но если в конце дня ты возвращаешься в пустую квартиру, все остальное пыль.
Мне осталось отсидеть пять лет. На воле меня ждут отец и сестра, они оба живут в Париже. Ты спрашиваешь про брата? Он умер от пьянства, мама тоже, от рака.
Что бы я сказал ей, если бы была такая возможность? Что люблю…
Эвелин де Морган. Надежда в тюрьме отчаяния
Вероника, отбывает наказание в ПУ №7, села Руска. Тюремный срок — 8 лет.
Я уже четыре года здесь, осталось ровно столько же. Попав сюда, я на многие вещи начала смотреть по-другому, осознала все свои ошибки, но легче мне от этого не стало.
Первое время было очень тяжело, я много плакала. Когда меня отправили сюда, моему сыну был год и 2 месяца, дочке – почти 6 лет, я как раз её в школу готовила. К сожалению, всё это не приняли во внимание. Прокурор запросил 9 лет, судья дал 13 (позже Вере сняли 5 лет – прим. ред.). Когда я услышала эту цифру, стала просить Бога дать мне сил всё это выдержать. Не просила поскорее выйти на свободу, просила только силы, чтобы всё это пережить.
Когда дети узнали, что меня посадили, для них это был шок. Сейчас они с моей тётей, потому что больше за ними смотреть некому – все мои родные и близкие умерли. Тёте помогает отец моих детей, мы не расписаны. Последний раз я видела своих детей год назад, моя тётя не может привозить их ко мне чаще, к сожалению.
Конечно, я пишу им письма, звоню, когда есть возможность. Моя дочка постоянно меня спрашивает: «Мамочка, когда ты уже приедешь домой?», с каждым разом мне всё сложнее и сложнее отвечать на этот вопрос. Когда видела их в последний раз, мне не верилось, что это мои дети, так они изменились. Сейчас даже не знаю, как они выглядят. Сыну осенью будет 6, дочке 10 лет.
Люди думают, что мы – цыгане – все безграмотные и ходим босиком, но среди наших многие пробились наверх, все зависит от воспитания и от того, в какой среде ты вырос.
Моя мама не отдала меня в школу, она считала, что женщина должна быть, прежде всего, хозяйкой, я очень жалею об этом. Только в тюрьме я научилась писать и читать. Сколько была на воле, моя безграмотность мне не мешала, а вот здесь – очень. Какую-то жалобу или письмо написать – каждый раз приходилось кого-то просить. Сейчас я уже сама всё это могу.
Я сижу за разбойное нападение. Это был первый и последний раз, когда я согласилась на преступление. Если честно, я ничего серьезного не сделала, никого даже пальцем не тронула, нас было несколько человек, закрыли всех.
Самое сложное здесь – разлука с детьми. А ещё – лицемерие. Вроде ты только что сидела с этим человеком за одним столом и делила с ним кусок хлеба, только он отходит, сразу начинает тебе кости перемывать. Тут вообще между людьми какие-то странные отношения, каких не существует на воле. В них нет человечности, искренности, доверия.
Мой день начинается с подъема в 6 утра, потом завтрак, дальше стараюсь занять себя, чем могу – читаю, смотрю фильмы, вяжу, шью (в тюрьме я окончила курсы швеи) и так постоянно, все дни одинаковые. Иногда от этого срывает крышу. В такие моменты очень важно взять себя в руки и не сорваться, иначе очень легко нарушить режим и получить рапорт в личное дело. Чем больше рапортов, тем меньше надежды на условно-досрочное освобождение.
Если бы была возможность хотя бы на один день выйти отсюда, я пошла бы домой к детям. Я бы, наверно, пешком дошла до моего города, только чтобы их увидеть.
Я часто представляю утро, как я просыпаюсь рядом с моими малышами, как готовлю им завтрак, пока они спят, как они просыпаются и бегут ко мне с криками: «Мама, мама!». Мне очень этого не хватает.
На группы «Viata Noua» я хожу давно, мне здесь очень нравится, нас многому учат, здесь мы все — семья. На эти пару часов, что мы собираемся, я забываю, где нахожусь, и мне это нравится.
В тюрьме только и разговоров, что о свободе. Постоянно рассказываем друг другу о том, кто кого ждёт дома. Мечтаем о том, как освободимся, куда пойдём, что будем делать.
Как мы отмечаем праздники? Идём на дискотеку, пьем кофе, чиф (чифир – прим.ред.), пытаемся поднять себе настроение, поддерживаем друг друга. Мы учимся жить этой жизнью каждый день, нам приходится это делать, потому что в тюрьме хорошо только тем, кому на воле было плохо.
Когда я освобожусь, моей дочери будет 16 лет. Много раз я представляла себе, как я встречаю её здесь, это страшно. Больше всего на свете я не хочу, чтобы мои дети оказались в этих стенах. Поэтому, когда я освобожусь, постараюсь сделать всё, чтобы они получили хорошее образование и нашли свое место под солнцем.
Многие, кто приходит сюда, говорят, что мы живём в отличных условиях, евроремонт, прямо как в санатории. Знаешь, я готова сидеть на хлебе с водой и спать на полу, но быть дома, рядом со своими детьми. И не нужен мне ни евроремонт, ни что-то другое.
Ты заметила, что у нас все женщины очень ухоженные? Потому что каждый день у нас очень много свободного времени, и ты просто не знаешь, что с ним делать. Вот и начинаешь делать себе маникюр, маски разные и всё в таком роде.
Через какое-то время, находясь здесь, ты сама становишься адвокатом, хотя бы для того, чтобы знать, как себя защитить самостоятельно.
В тюрьме лучше никого и никогда не сдавать и самой не сдаваться.
Я верю, что когда-нибудь всё это закончится, и я снова буду просыпаться в собственном доме, рядом будут мои дети, любимый мужчина и всё будет как прежде.
David Gilmour Blythe. Libby Prison
Кирилл*, отбывает наказание в в ПУ№ 17, г. Резина. Срок заключения — пожизненно.
Я оказался в ПУ№17 г. Резина 11 мая 2001 года. До этого я 9 месяцев пробыл в следственном изоляторе в Кишиневе. Здесь, в Резине условия конечно намного лучше. Там, в камере даже умывальников нет, вместо окна – дырка в стене, а гулять можно было час в день. Здесь в Резине у нас намного лучше: мы гуляем по 2 часа в день, у каждого в камере есть душ, туалет, умывальник, три раза в неделю мы играем в футбол, два раза в неделю – в настольный теннис.
Со мной в камере сидят еще трое ребят, все трое кишинёвские, мы вместе с 2004 года. Все они мне уже, как вторая семья. Конечно, ссоримся иногда, все как в обычной семье – сегодня поссорились, завтра помирились, выручает отходчивость. Если ты воспринимаешь людей, как членов семьи, ты и относишься к ним так же.
Со мной в камере сидит парень, который сел в 19 лет, сейчас ему 32. Он молодец, нашел себе занятие по душе – вырезает из дерева разные фигуры, иконы. Здесь нужно находить себе занятие, это единственное, что тебя спасает.
Иногда, заключение идет на пользу, я в этом уверен. Если бы не тюрьма, то неизвестно на каком бы кладбище я кормил бы сейчас червей. До того, как я здесь оказался, я был совершенно другим, резким, обозленным, я не думал о завтрашнем дне. Вот сегодня есть что украсть и на что купить еду, и хорошо. А что будет завтра? Утром проснусь, придумаю.
Находясь в тюрьме, мне удалось создать настоящую семью – я женился, мы с моей супругой венчались. Мы были знакомы со школы, еще до того как мне дали пожизненный срок. Попав сюда, мы стали переписываться, и через какое-то время поняли, что не можем друг без друга.
Я реалист и прекрасно понимал, где я нахожусь, поэтому от свадьбы я ее всячески отговаривал, но у меня не получилось. Вот уже несколько лет мы в браке, в счастливом браке.
Мы видимся раз в месяц, свидание длится 4 часа. С недавнего времени нам разрешено длительное свидание, один раз в три месяца.
Наше бракосочетание не было романтичным — в тюрьму приехала работник ЗАГСа, попросила расписаться и ушла. Конечно, мне бы хотелось полноценную, настоящую свадьбу, но пока это невозможно. Моя жена — моя кровинушка, мой родной и самый близкий мне человек, который каждый день рядом со мной, не в прямом смысле конечно, ты же понимаешь.
Конечно же, я хочу детей! Сколько? Как Бог даст. И меня не смущает тот факт, что они родятся там, а я буду находиться здесь. Ведь ради чего еще стоит жить? Ради детей, только ради них.
До того, как попасть на ПЖ, я думал, что здесь сидят одни бандиты и маньяки, те, кто здесь находился, вызывали у меня отвращение. Оказавшись здесь, я понял, что был не прав. Здесь отбывают наказание ребята, которые совершили преступление в 18 лет, когда в их головах не было ни характера, ни жизненных целей, ничего. И если их отпустить домой, то поверьте, проведя несколько лет на ПЖ, на свободе они бы и мухи не обидели.
Пенитенциарная система, которую мы имеем сейчас, кого-то лечит, а кого-то калечит, все зависит от человека. Но и в этих стенах можно обрести свободу, думая о хорошем, делая добро.
Мой день начинается в 8.30: я завтракаю, потом прогулка, тренировка, обед, снова тренировка, пару часов свободного времени, ужин и время отдыха. И так каждый день, 365 дней в году, много лет подряд… Меня спасает спорт, это моя отдушина, в спорте я выплескиваю всю накопившуюся энергию.
Чего не хватает здесь? Солнца не хватает, свежего воздуха. Остальное все терпимо, можно приспособиться.
Согласно новому закону, мы можем писать прошение на условно-досрочное освобождение, отсидев не менее 35 лет. Раньше эта цифра была меньше – 25. Среди моих знакомых есть человек, который послезавтра идет на суд и на нем решится, дадут ли ему условно-досрочное или нет (интервью проходило 6 мая – прим.ред.). Он сидит с 90-го года, уже 25 лет. Из них пять лет он ждал расстрела, пока наши власти не подписали мораторий на смертную казнь. И я тебе хочу сказать, что он очень даже адекватный, здоровый, обычный человек, играет с нами в футбол, следит за собой.
У нас вообще все ребята стараются вести здоровый образ жизни – не курят, не пьют, занимаются спортом, в прошлом году наша команда выиграла «Брейн-Ринг», сейчас мы ходатайствуем, чтобы нас вывозили на соревнования по футболу с другими тюрьмами.
Здесь нет ни одного человека, который бы говорил о себе: «Мне нечего терять». Нам всем есть что терять, поверь.
Что бы я сделал, если бы мне дали один день полной свободы? Я реалист, поэтому стараюсь даже не думать об этом, чтобы не было еще больнее.
Я, кстати, не всегда был таким спокойным, правильным. Попав сюда, я был обозлен на несправедливость по отношению к себе, я и сегодня не признал свою вину. У меня до сих пор есть адвокат, который ходит на суды и я верю в хорошее окончание всей этой «незатейливой» истории.
Под Новый год я ничего не загадываю, я могу лишь попросить о чем-то Бога, помолится. Если бы была возможность увидеть его лично, я бы сказал ему, что грешен, и за свои грехи я каюсь всю жизнь.
А еще я бы попросил его о здоровье своих близких, которые плечом к лечу со мной все это время, я благодарен им за все, что они для меня делают и продолжают делать.
Больше всего я скучаю здесь по маме, моей родной маме. Только с годами понимаешь, насколько она важна, насколько она меня любит. Мы регулярно с ней созваниваемся, 9 мая ей было 65 лет. С днем рождения!
*Имя последнего героя изменено.
Елена Держанская
positivepeople.md